Кейт Уолкер - Сладкий сон
– Я решил, что лучше заранее перестраховаться, чем потом жалеть.
Теперь можно рассказать ей всю правду. Незачем что-то скрывать.
– У меня был неприятный опыт. Как это вы говорите… Обжегшись молоком…
– Обжегшись на молоке, дуют на воду, – автоматически поправила Марина.
Ее голос звучал странно, лицо тоже приняло непонятное выражение.
– Кроме того, я думал, что неправильно будет заставлять тебя проводить медовый месяц в одном доме со свекровью.
– Особенно со свекровью, которая не скрывала своего желания обзавестись чистокровной сицилийский невесткой. Она так и не простила мне ни моей национальности, ни выкидыша.
Марина медленно бродила по комнате, прикасаясь к мебели, проводя пальцами по спинкам стульев. Пьетро вспомнил, как точно так же она бродила здесь три года назад, только тогда на ее лице цвела нежная полуулыбка. Тогда она была счастлива; она казалась такой юной, невинной, заслуживающей только обожания и поклонения… Пьетро почти поверил в то, что и для него начинается новая эра – эра доверительных, теплых отношений, душевного мира и счастья. Он даже позволил себе вообразить, что они с Мариной проживут вместе всю жизнь. Печальный пример его родителей рано разрушил его веру в долгие крепкие отношения. Родители Пьетро происходили из знатных, богатых семей, и их союз был инспирирован не любовью, а необходимостью. Он продлился ровно столько, сколько потребовалось, чтобы произвести на свет наследника – Пьетро, после чего они сразу разбежались и больше никогда не встречались.
Но, глядя на Марину, Пьетро не верил, что то же самое может случиться с ними. С Мариной все было по-другому. Разразившаяся внезапно катастрофа застигла Пьетро врасплох и вдвое больнее ударила по нему.
Вспомнив, как осторожно он действовал в начале их отношений, Пьетро вновь отчетливо увидел, как Марина швыряет бумаги ему в лицо и заявляет, что ей ничего от него не нужно. Он в полной мере осознал свою ошибку: странно, что он вообще заподозрил ее в алчности, в том, что она вышла замуж за его деньги. Но в таком случае чего же она хочет?
– Ты, правда, не прочитала договор?
Марина повернулась к нему, и Пьетро вздрогнул: ее спокойное, как неживое, лицо напомнило ему о последних днях их брака.
– Правда. Зачем мне было читать его?
– Я собирался отдать тебе этот дом.
Неподвижная маска мгновенно слетела с ее лица, обнажая ее настоящую. Наконец-то Пьетро достучался до нее! Наконец-то ему удалось вынудить ее выдать себя! Его слова словно сорвали с нее пыльный чехол, соскоблили паутину времени и страданий, и перед Пьетро снова стояла женщина, на которой он женился. Ей было всего двадцать два; до этой минуты Пьетро ни разу не задумывался о том, насколько юной она была. Она вся сияла, лучилась светом, любовью ко всему миру, порхала, как бабочка с цветка на цветок. Как могло это воздушное существо превратиться в угрюмую, закрытую женщину, какой она стала в конце их семейной жизни?
– Почему? – спросила Марина все еще чуть дрожащим голосом; она пыталась совладать с этой дрожью, но Пьетро, особенно чувствительный сейчас, уловил ее. – Зачем тебе это?
Почему? Зачем?
У Пьетро был только один ответ, правдивый, которым он руководствовался при составлении бракоразводного договора, хотя Маттео всячески старался отговорить его от этого.
– Потому что ты любила этот дом.
– Потому что я…
Марине показалось, что она на минуту провалилась куда-то во тьму, а когда вынырнула на свет, оказалось, что мир вокруг нее полностью изменился. В этом новом мире все было совершенно безумно, непонятно, нелогично.
«Потому что ты любила этот дом».
Зачем он сказал ей об этом сейчас? Зачем рассказал, что включил коттедж в договор? Что это – очередная проверка, попытка заставить ее передумать? Марина знала только одно: это известие потрясло ее так сильно, что на несколько мгновений она утратила жизненно необходимую ей сейчас невозмутимость, выдала себя, показала Пьетро, какой хаос бушует у нее в душе.
– Как ты можешь так говорить?
Слова давались ей с огромным трудом, они падали с губ, словно железные колючки, оканчивающиеся крючками; они рвали ее губы, и ей казалось, что она чувствует вкус крови.
– Как ты можешь быть таким жестоким?
– Жестоким?
Даже если бы она ударила его, дала бы ему пощечину, и тогда эффект был бы слабее. Пьетро отшатнулся от нее.
– Что ты говоришь?
Если Марина начнет объяснять ему, она умрет. В ее мозгу разрасталась темнота, готовая поглотить ее, – и все-таки ей удалось заметить, как бледнеет лицо Пьетро и распахиваются его глаза.
– Жестоким… – повторил он совершенно другим тоном. – Господи боже. Прости меня, Марина.
Она решила, что ослышалась.
– Что?
– Я не подумал… Проклятье, я должен был понять! Нельзя было привозить тебя сюда, нельзя! Ведь здесь все пронизано воспоминаниями о малыше!
О малыше…
Уже кое-что, но все равно слишком мало. Марине стало еще больнее оттого, что он видел в ее состоянии только одну причину, не понимал, что все было намного, намного сложнее.
– С чего это ты вдруг озаботился этим?
Это было нечестно, это ранит его, но сейчас Марина не могла думать о ком-то, кроме себя, о чем-то, кроме своей борьбы с воспоминаниями и дикой, раздирающей грудь болью. Если Марина даст ей вырваться наружу, она станет в разы сильнее, и тогда Марина просто не выдержит.
– Что?… Мне было не легче, чем тебе…
Голос Пьетро долетал до ее ушей, как сквозь толстый слой ваты.
– О да, конечно! Ты был так разочарован!
– Разумеется, разочарован! Я хотел этого ребенка так же сильно, как ты…
– Нет! – выкрикнула Марина рыдающим голосом.
Она замотала головой так неистово, что волосы хлестнули ее по лицу.
– Не смей так говорить! Это неправда!
Как он мог хотеть этого ребенка так же сильно, как она, когда она любила малыша в первую очередь потому, что его отцом был Пьетро, человек, которого Марина боготворила? Когда она потеряла ребенка, она лишилась и его отца.
Слезы жгли ее глаза, как кислота. Она ничего не видела. Где Пьетро? Рядом или на другом конце комнаты? Она не знала, не могла понять, пока что-то теплое не коснулось ее руки, разрушая последние плотины на пути ревущего потока, сметая остатки выдержки.
– Марина…
– Нет!
Она рванулась и побежала, вслепую пытаясь найти выход. Прочь, прочь из этого дома, от воспоминаний, от этой жуткой, невыносимой боли! Ей казалось, что она бежит со всех ног, но Пьетро легко догнал ее, обхватил за плечи и крепко прижал к себе, не обращая внимания на ее отчаянное сопротивление.
– Нет, – сказал он, и его спокойный, мягкий голос острым клинком распорол липкий туман, в котором плыла Марина. – Нет, на этот раз ты не сбежишь и не спрячешься от меня за запертой дверью. Однажды ты ушла и больше не вернулась. Я не позволю тебе поступить так со мной еще раз.
