Марси Ротман - Плененное сердце
— Я не одета… — начала было она.
— А мне положено быть в трауре. Но мы едем туда, потому что я еще ни разу не пропустил праздника моего полка, — сказал он не допускающим возражения тоном. — Моя мать настаивает, чтобы мы были там, чтобы больше лондонцев смогли увидеть вас.
Колби охватило раскаяние. Она знала, что была непростительно груба, когда стала своевольничать перед Барбарой. Победа оказывалась пирровой. Сознание того, что он чудом остался невредим в битве при Бадайосе, что-то изменило в ней. Но сейчас она не хотела задумываться о том, что же это было.
— Вам нечего беспокоиться, — холодно ответила Колби.
Мэйтлэнды славились своим гостеприимством, и обед проходил спокойно. Колби вела себя достойно, изображая интерес к каждому слову, сказанному Нэвилом.
— Моя дорогая Колби, как чудесно. Я слышала, что вы должны поехать в Париж, — сказала леди Мириам, когда они после окончания приема ожидали свои экипажи.
— Мама, я же говорил тебе, что это секрет, — быстро вставил Нэвил, увидев, что Колби в испуге встрепенулась.
— Как романтично, — вступила в разговор Барбара, стараясь разрядить обстановку и дать Колби время прийти в себя. — Не забудь купить своей невесте наряды и драгоценности, какие она захочет.
— Конечно. — Нэвил благодарно улыбнулся леди Барбаре и быстро повел Колби к выходу.
— Что это за разговоры о Париже? — набросилась на него Колби, как только за ними закрылась дверь экипажа.
— Нам надо куда-то ехать. Люди ждут этого, — нерешительно сказал он. — Большинство женщин сошли бы с ума от радости.
— Я не большинство. И мне кажется, я сделала для вас это абсолютно ясным с самого начала.
Нэвил со смехом согласился. С уверенностью он мог назвать всего несколько женщин, способных соперничать с непокорной Колби Мэннеринг. Это заставило его посмотреть на нее так, будто он впервые увидел ее вызывающе дерзкие глаза, безупречно гладкую кожу, вздымающуюся прекрасную округлую грудь. Нэвил с трудом пытался побороть в себе неодолимое желание укротить и приласкать ее, и это раздражало его. Огонь, разгоравшийся в нем, свидетельствовал о том, что, вопреки его желанию, она приобретала власть над ним.
— Я не поеду в Париж, — услышал он. — Я не могу позволить себе надолго оставить Броули и Моуртон-хаус.
— Вы поедете, потому что должен ехать я, и это окончательно, — сказал он.
Колби отпрянула, как будто ее ударили.
— Я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали.
— Давайте понимать друг друга правильно, — возразил он. — Я буду разговаривать с вами так, как сочту нужным.
— Вы обещали убраться из моей жизни, как только я буду… — слова застряли у нее в горле.
— Я сделаю это, но мне необходимо, чтобы вы были со мной в Париже, — сказал он.
— Зачем?
— Это вам знать не обязательно, — сказал он, радуясь, что они наконец-то приехали на бал.
— Я не сдвинусь с места, пока вы мне все не объясните.
Слишком не привыкший к тому, чтобы объяснять свои действия кому-либо, Нэвил потерял терпение.
— Хватит. Много знать вредно для здоровья. — Он грубо взял ее под руку, и они вышли из экипажа.
* * *Колби имела шумный успех. Когда они с Нэвилом приехали, все гости собирались в саду. Их обступили и засыпали поздравлениями по поводу завтрашней свадьбы.
Офицеры не могли отвести взгляд от высокой гибкой женщины в бледно-лиловом шелковом платье с глубоким вырезом, облегающем и подчеркивающем ее длинные стройные ноги. Женщины были не в силах скрыть своего восхищения Нэвилом.
Церемониймейстер призвал собравшихся к порядку и напомнил, что сейчас прозвучит сигнал вечерней зари. Все двинулись через величественные двери, которые вели наружу, туда, где на широкой холмистой лужайке, освещенной массивным факелом, собрался полковой оркестр во всей своей красе. Вечер был ясный и прохладный, но никого это не смущало. Разноцветное пышное зрелище полка при полном параде было знакомо Колби и не переставало глубоко волновать ее.
Под бодрящую маршевую музыку Колби посмотрела на Нэвила, ожидая увидеть его равнодушие к этому привычному для него зрелищу. Он стоял по стойке «смирно», на лице была такая скорбь, которая могла бы тронуть и каменное сердце. Во второй раз за этот вечер человек, которого она считала холодным и бесчувственным, открылся перед ней с совершенно неожиданной стороны.
«День Святого Патрика» и другие военные мелодии в исполнении оркестра, его друзья в парадных формах, никогда не видавших сражений, все доспехи мирной армии, так разительно отличавшиеся от атрибутов военного времени, уже второй раз за эту ночь невольно вернули Нэвила к событиям при Бадайосе. К нему пришли воспоминания и ночные кошмары, в которых он провел восемь лет, пытаясь забыться в вине и в разгульной жизни.
То, что произошло в девять часов 6 апреля 1812 года, и последующие события были высечены в его памяти, как в камне. Он снова видел людей, которым было приказано первыми штурмовать крепость, и которые были обнаружены незадолго до часа «Ч» при свете горящего зажигательного снаряда, сброшенного с крепостного вала. Перед его внутренним взором оживали длинные цепочки красных мундиров, стремившиеся вперед как потоки горящей лавы, в грохоте сотен снарядов, летящих в них и разрывающих их на части при свете зажигательных ядер, обращающих ночь в день.
К нему снова вернулись его последние воспоминания: подкосились ноги… он упал в ров, заполненный мертвыми. Их топтали их же товарищи, стремившиеся отомстить за павших, ворваться в проломы в стенах, захватить город, выиграть бой и победить в сражении. Потом наступила темнота, принесшая избавление потеря сознания. Но ему так и не суждено было излечить физические и душевные раны.
Колби не могла отвести глаз от Нэвила, мрачного и не замечающего никого вокруг себя. Не отдавая себе отчета, она инстинктивно придвинулась к нему.
— Вы, кажется, были далеко? Он не сразу повернулся к ней.
— Далеко.
Колби видела, как он содрогнулся, и почувствовала необъяснимое влечение к нему. Она протянула руку, чтобы дотронуться до него, но он отвернулся, полностью отгородившись от нее, словно закрывая дверь.
Глава 19
— В самом деле, Колби, ты могла бы выбрать себе свадебное платье побогаче этого, — презрительно фыркнула леди Мэннеринг, со всех сторон оглядывая дочь. — Ты владеешь всеми деньгами на свете, моя девочка. Нужно показать это.
— Оставь ее в покое. Она прекрасно выглядит, — вмешалась Сильвия Рэйнрайтер, восхищаясь своей племянницей в простом ниспадающем атласном платье, без всяких украшений. — Дай тебе волю, она выглядела бы, как новогодняя елка.
