Виктория Холт - Единственная любовь королевы
Два года назад, когда Виктория стала королевой, она быстро доказала, что никому во дворце не удастся управлять ею, в чем ее горячо поддержал лорд Мельбурн. Она сразу же подпала под его обаяние, и отношения между молодой королевой и ее стареющим премьер-министром породили всевозможные слухи. Она находила его исключительно красивым, поскольку была весьма неравнодушна к красивой внешности, особенно мужчин, хотя немало и ее придворных дам тоже подобрано ею именно по этому признаку.
Красота привлекала ее в любой форме, и ее первые замечания о людях, с которыми ей так или иначе приходилось встречаться, обязательно касались их физических достоинств или недостатков. Красивый лорд Мельбурн с его отеческой внешностью и чувствительностью (глаза его всякий раз, когда он смотрел на нее, наполнялись слезами) покорил ее сердце с первого же дня ее восхождения на престол, и со всей широтой чувств, которые она так щедро и безоглядно раздаривала, она готова была утвердить чуть ли не все представленное им на ее рассмотрение просто потому, что это предложил он.
До сего времени два человека пользовались ее безграничным расположением: на первом месте был Мельбурн, ее умный и несколько циничный, несмотря на всю свою чувствительность, премьер-министр, прекрасно понимавший, что его положение тут же изменится, как только его правительство падет, и, следовательно, отдававший себе отчет в том, насколько оно ненадежно; на втором — баронесса Лецен, которая только и думала о том, что ее жизнь потеряет всякое значение, если она лишится привязанности своей властной воспитательницы.
Брак, разумеется, мог изменить расстановку сил во дворце. Если Виктория влюбится, она влюбится всей душой, а значит, возникнет угроза ее былым привязанностям — муж может целиком завладеть ее вниманием. Вот почему так встревожилась баронесса: она видела, какое глубокое впечатление произвела на ее госпожу красивая внешность Альберта; малейшая же критика этого молодого джентльмена могла вызвать вспышку гнева королевы, которая, как часто заявляла Лецен, выражаясь языком детской комнаты, была «слишком большой для такой крошки».
Тем временем Виктория продолжала расхваливать достоинства своего избранника.
— Он гораздо красивее Эрнеста.
Баронесса согласилась.
— Хотя из них двоих Эрнест, по-моему, более сильный.
— Сильный? — воскликнула королева. — Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду его здоровье.
— Зато Альберт человек утонченный.
— Я помню его прошлый приезд. Помните, как на балу он чуть не потерял сознание?
— Он слишком быстро рос. Тогда он, если помните, был вровень с братом, а сейчас выше. И у него отменная фигура: широкие плечи и узкая талия.
— У вас очень зоркий глаз, — заметила Лецен.
— Вы это постоянно говорите.
— Да, мой ангел, но это правда.
— Альберта нельзя не заметить. Он выделяется в толпе.
— Толпа здесь не очень подходящее слово. А вы знаете, что они приехали налегке? Их багаж еще не доставлен. Они не смогут переодеться к обеду.
— Это сделает его восхитительно неформальным, — хихикнула Виктория.
— Вы так быстро меняетесь, — сказала Лецен. — Еще вчера вас страшил их приезд.
— Все стало по-другому, как только я увидела Альберта.
— Вам не обязательно принимать поспешные решения.
В Виктории тут же заговорила королева:
— Я не буду делать того, чего не хочу. Исключая, разумеется, — поспешно добавила она, — то, что служит благу государства.
— Но, кажется, не зря говорят, что ваш брак предполагает благо государства. Как королева вы дадите стране ее следующего короля или королеву.
Лецен искоса наблюдала за своей госпожей. Замечание попало в цель. Виктория никогда не умела скрывать своих чувств. После смерти леди Рассел во время родов Виктория много думала о детях и о том, как они появляются на свет. Она называла это «мрачной стороной брака», таившей в себе ужас, боль и смертельную опасность. Милая леди Рассел была так молода и так счастлива, у нее уже были дети, и она вполне могла обойтись без еще одного ребенка. И вот, совершенно здоровая, она вдруг умирает…
Видя, что милая госпожа так опечалена, Лецен порывисто ее обняла.
— Господи! — воскликнула она. — Вам же всего двадцать. Вы вполне могли бы не выходить замуж еще года три-четыре. Не о том ли говорил вам и лорд Мельбурн?
— Милый лорд Мельбурн.
Виктория подумала о счастливых часах, проведенных ею в голубом кабинете [5], долгие беседы на разные темы, которые так любил ее премьер-министр, — пикантные подробности о членах кабинета и его домашних, рассказы о собственном детстве (но никогда о своем скандальном прошлом), его остроумные замечания о жизни и о том, каким образом он представит какое-нибудь государственное дело и как объяснит его. Еще вчера она хотела, чтобы жизнь, такая, какой она была, продолжалась до бесконечности. Однако она прекрасно понимала, что долго так продолжаться не может, поскольку положение правительства вигов, возглавляемое Мельбурном, было весьма непрочным, и тори сэра Роберта Пиля могли свалить его в любой момент, а новый премьер ни за что не позволит лидеру оппозиции быть с королевой на короткой ноге.
Назревали перемены, и они начались, как только королева заглянула в красивые голубые глаза и оценила прекрасную внешность своего очаровательного кузена.
Сожалея о неизбежности перемен, она тем не менее ощущала духовный подъем, вызванный, конечно же, приездом Альберта.
И она понимала, что это означает.
Она влюбилась, и Лецен, которая так хорошо ее знала, понимала это тоже.
Страхи Альберта стали улетучиваться. Она с таким воодушевлением воспринимала все происходящее от него, что он просто не мог не замечать своего успеха. Хорошо, что он привез свою борзую: Виктория была без ума от собак, и у нее их было несколько, а ее любимец Дэш еще в прошлый приезд успел привязаться к Альберту. Иногда Виктория казалась сущим ребенком, так непосредственно она выражала свои чувства и была так невзыскательна во вкусах. Когда он шутил, она заливалась громким смехом. Он вовсе не считал себя шутником, но развлечь ее было делом совсем нетрудным, к тому же ему нравилось ее смешить. Она любила бегать по саду с Дэшем, который следовал за ней по пятам; подхватив его на руки, она объясняла ему, что Эос, собака Альберта, названа так потому, что это слово означает зарю, что очень остроумно, поскольку собака черная со светло-серой отметиной, напоминающей первую полоску света, пронизывающего ночную тьму.
— Это просто замечательная кличка, — с восхищением говорила она.
