Стефани Блэйк - Огненные цветы
Брайена немного покоробило то, что в стране, которую Вулф Тоун называл «подлинной родиной демократии», воплощенной в звонком лозунге «Свобода, справедливость, равенство для всех», тоже, оказывается, существует дискриминация.
Ну да ладно, акцент не проблема. Собственно, этот его крестьянский выговор – всего лишь личина, часть легенды. Захочется легкой жизни – он без труда от него избавится, и тогда титул его светлости Брайена Хью О’Нила, сына графа Тайрона, станет надежным пропуском в самые влиятельные круги бостонского и нью-йоркского общества. Но жизнь бросила ему вызов, и он решил начать свой путь как обыкновенный, только что ступивший на американскую землю мик вроде Ларри Кейси и тысяч бедных ирландских иммигрантов.
– Что ж, сделаю все, что от меня зависит, – сказал он. – Но знаешь, Ларри, ты, как настоящий ирландец, умеешь увиливать от ответа. Ведь речь шла о любви.
Кейси густо покраснел:
– Ну да, она – дочь моего босса Соломона Левица. Зовут Ребеккой, и это самая красивая девушка в мире.
– Еврейка, говоришь?
– Да, а я католик, но религия для нас обоих особого значения не имеет.
– А как насчет ее отца?
– Вот это проблема. Но дай срок – справимся и с этим. – Ларри велел бармену принести две сигары и одну протянул Брайену.
Перекатывая ее в пальцах, Брайен широко улыбнулся:
– Отличный ты, смотрю, парень, Ларри. Должно быть, старик еврей прилично тебе платит.
– Для моего отца это было бы целое состояние. Восемь долларов в неделю плюс дорожные расходы.
Брайен притворно закатил глаза и даже присвистнул. В Ирландии ему выдавали на карманные расходы примерно пять фунтов в неделю, то есть в три раза больше, чем зарабатывал Кейси.
– А как у тебя с деньгами? – спросил тот.
– Все нормально, в порту с нами полностью рассчитались. Так что могу тебя еще кружечкой угостить. Ты как?
– Жить, наверное, негде?
– Это уж точно, и даже не представляю, где искать.
– А и не надо. Остановишься у меня. Попрошу хозяина поставить мне в комнату лишнюю койку.
Брайен пристально посмотрел на своего нового друга:
– Знаешь, что я тебе скажу, Ларри Кейси? Нельзя быть таким уж добрым – глядишь, захлебнешься в собственной щедрости. Так что поаккуратнее.
Через два дня, когда Кейси покончил со своими делами в Бостоне, оба молодых ирландца сели на поезд, отправляющийся в Нью-Йорк.
– Это самый большой и самый важный город в Америке, – сказал Кейси с такой гордостью, словно часть Нью-Йорка принадлежала ему лично. С вокзала они направились пешком в магазин Соломона Левица.
В сравнении с Парижем, Лондоном и даже Дублином Нью-Йорк показался Брайену грубым и бесформенным. Но все, чего ему не хватало по части лоска и традиций Старого Света, он компенсировал характером. Жизнь здесь била ключом, переливалась через край. Шумливая, громогласная, хвастливая.
Брайен сошел с тротуара и едва увернулся от проезжавшего мимо фургона с пивом.
– Ничего себе! Так и под колеса попасть не долго.
– Да, в Нью-Йорке надо смотреть в оба, – засмеялся Ларри.
– И куда это все так спешат? Не люди, а прямо пчелы какие-то в улье.
– Точно. И такие же трудолюбивые. Этим американцы и отличаются. Англия, Европа начали на две тысячи лет раньше нас. Так что надо догонять.
– Думаю, мне удастся найти общий язык с Америкой.
Кейси хлопнул его по спине:
– Это уж точно, парень, можешь не сомневаться.
Первые же недели подтвердили это предчувствие. Начать с того, что Левиц встретил его как давно исчезнувшего и наконец объявившегося родственника.
– Добро пожаловать в дом храбрых и страну свободных, – приветствовал он Брайена, заключая его в объятия.
Затем он обнял Кейси.
– Друг Ларри – друг Сола Левица. Не так ли, Бекки? – обратился он за подтверждением к дочери.
– Так, папа, – тихо ответила она.
Едва увидев ее, скромно стоявшую поодаль, скрестив на груди руки и потупив глаза, словно она не отваживалась посмотреть на него, Брайен поразился какой-то необычной красоте девушки.
Огромные светящиеся глаза. Дублин. Черное озеро тайны. Кожа белая, покрытая нежным пушком, как налившийся персик. На его вкус – слишком худая, грудь маленькая, ягодицы еще детские. Волосы – до пояса и черные, как грива его жеребца.
– Да, сэр, этот ирландский гой мне ближе родного сына Мойше, который убежал с одной певичкой в Сент-Луис сразу после смерти моей дорогой Сары. – Соломон по-особому воздел руки и пробормотал какие-то слова на непонятном языке – как впоследствии объяснил Кейси, на идиш.
– Да не стоит горевать, Соломон, – заметил он. – Моя сестрица Керри тоже оставила меня. Представляешь, – повернулся он к Брайену, – ушла с гробовщиком, ни больше ни меньше.
– А что, надежная профессия, – заметил Брайен.
– Да я бы лучше с голоду помер. – Кейси подошел к Ребекке и целомудренно поцеловал ее в лоб. – Слава Богу, теперь у меня взамен появился этот ангел.
Они о чем-то заговорили, да так тихо, что Левиц с Брайеном ни слова не могли расслышать.
Торговец какое-то время молча смотрел на парочку, давая Брайену возможность оценить себя.
Добрый и щедрый человек, он ему сразу понравился. Положим, у него необычная внешность, ну и что из этого? Длинная седая борода, забавная ермолка. Просто Брайену не приходилось прежде видеть правоверного еврея.
Соломон Левиц и его дочь ни в малейшей степени не были похожи на то карикатурное изображение евреев, что было знакомо ему по литературе, газетам и рассказам богатых друзей отца из Дублина и Ольстера.
Шейлоки.[6] Шантажисты. Хитроумные обманщики. Ростовщики. Подлецы. Христопродавцы.
– Наш Ларри, – говорил меж тем Соломон, – хотел бы я иметь такого сына. Хотел бы я… – Он отвел взгляд от Ларри и Ребекки и задумчиво покачал головой. – Нельзя желать слишком многого. Вспомнить хотя бы, что произошло с бедным Иовом. Ну да ладно, хватит болтать. Пора бы поесть да выпить чего-нибудь. Сегодня мы празднуем благополучное возвращение Ларри из Бостона и возносим хвалу Господу за то, что он одарил нас новым другом. А твои кумушки, Бекки, подождут, посплетничать всегда успеешь, давай-ка сначала чрево ублажим. Знаешь, сынок, дочка моя становится настоящей йентой.
Йентой? Это еще что такое? Но Брайен был слишком хорошо воспитан, чтобы просить объяснений.
В ближайшие шесть лет, что он прожил и проработал в доме Соломона Левица и его дочери Ребекки, Брайен О’Нил узнал смысл многих других слов на идиш, обогативших язык этого плавильного тигля наций, вместе со словами на гэльском, французском, итальянском, немецком и языках иных народов, из чего в совокупности и образовалось англо-американское наречие.
