Мэри Грин - Поцелуй разбойника

Она понуро стояла рядом, устремив невидящий взгляд на огонь. Он взял у нее полотенце и вытер ей щеки.

– Это яйцо я поджарил для тебя, – пояснил он грубовато.

– Ты положишь его прямо со сковородки мне на голую руку? – спросила она еле слышно.

Он удивленно рассмеялся.

– Нет! Я не способен на такую жестокость.

– А мой отец поступил так с моей матерью. У нее остался круглый ожог на руке, и ей приходилось носить длинные рукава, но теперь ее страдания закончились. Она умерла, а скоро умру и я.

Ник содрогнулся – от ее слов повеяло могильным холодом, а в глазах застыли ужас и ненависть. Наверное, она решила, что он будет подвергать ее таким же пыткам. Но он ни разу не поднимал руку на женщину, хотя знал, что многие мужчины избивают своих жен.

– Ты не умрешь, пока ты под моей крышей, – пообещал он, поклявшись себе, что будет защищать ее до последнего вздоха. Он всегда был врагом жестокости и несправедливости.

Глава 6

Он убьет Серину, эту пронырливую сучку, как только она попадется ему в руки.

Сэр Лютер Хиллиард до боли стиснул кулаки. Злоба клокотала в нем, как кипящее масло, пока облепленный грязью экипаж катил по ночной дороге. Дьявол, он просто ждет не дождется, когда наконец схватит ее за горло и будет душить, пока в глазах ее не потухнет этот дерзкий огонь. Она с детства недолюбливала его – он чувствовал это, когда приезжал в Хай-Кресент. Ее презрительный холодный взгляд действовал ему на нервы. Довольно, больше он терпеть не намерен.

Она последует за своим отцом, как только он ее найдет.

И сэр Лютер принялся лихорадочно обдумывать план действий, по мере того как экипаж приближался к Лондону. Она не сможет прятаться вечно.

Во сне Серина со всеми попрощалась и даже обняла напоследок мальчика-конюха. Он заплакал: «Не уезжайте». И все стали упрашивать ее остаться, но она твердо решила ехать. Иного выхода нет. Позади только ужас и лужа крови, застывшая на полу. Яростные крики и лица, искаженные злобой.

Страх окатил ее ледяной волной. Застыв как соляной столп, она не могла оторвать взгляд от жуткой картины. Пальцы ее машинально вцепились в бархатную портьеру, и она подумала, что нежный бархат никак не сочетается с убийством и жестокостью. В ушах ее прозвучал безумный вопль, и она резко открыла глаза.

Она лежала в темноте, окоченев от страха, а перед ее глазами проносились призраки прошлого – смерть отца, ее поспешное бегство. С улицы доносился голос ночного сторожа: «Три часа ночи. Все спокойно».

Ложь, подумала она. Спокойствие – всего лишь маска. Насилие и жестокость всегда рядом, и они готовы поглотить тебя. Не стоит пытаться их обнаружить – лучше делать вид, что их нет.

Она села в постели и подняла повыше подушку. Спинка кровати заскрипела, когда она оперлась о нее. Подтянув колени к подбородку, она устремила задумчивый взгляд на единственное окно. То окно, которое она разбила, а Ной заколотил досками.

Ночной Лондон не желал засыпать. До нее долетали отдаленные голоса и смех, цоканье копыт, скрип колес. Где-то звякнул дверной колокольчик.

Она чувствовала себя усталой и одинокой. Надежды нет. Это уже вторая ночь, проведенная взаперти, и отчаяние все глубже вонзает когти в ее сердце. Как пережить эти долгие дни, которые ждут ее впереди? С того страшного вечера она не помнит ни одной ночи, когда бы ее не посещали кошмары.

Тишину прорезал звук отодвигаемого засова. Она, вздрогнув, подтянула одеяло к подбородку.

В проеме возник темный силуэт, и она тут же узнала широкоплечую высокую фигуру своего похитителя.

– Я слышал, как ты кричала, – проговорил он, входя в комнату и прикрывая за собой дверь. – Что случилось? Тебя кто-то напугал?

– Я кричала? – спросила она, припоминая подробности своего сна. – Да, мне снились кошмары, но я ничего не помню.

Он подошел к ней.

– Тебе снятся кошмары?

– Иногда, как и всем. Разве у тебя так не бывает? – спросила она, пожав плечами.

– Бывает, – признался он и, подойдя к камину, стал разжигать огонь. Вскоре комнату озарили отблески пламени.

– Если бы я вела такую же полную опасностей жизнь, я бы тоже мучилась по ночам, – произнесла она, наблюдая за его неторопливыми движениями. Он подложил в огонь дрова, и пламя разгорелось еще ярче, осветив его лицо. На нем были панталоны, сапоги и рубашка. – Наверное, преступника даже ночью преследуют муки совести.

– И тебя? – холодно осведомился он. – Тебя тоже мучает совесть?

– Нет… только воспоминания, которые не дают мне заснуть. Они такие ясные, отчетливые, как наяву. Даже звуки вновь и вновь всплывают в моем сознании.

Он бросил на нее проницательный взгляд.

– Судя по крикам, воспоминания эти не из приятных.

– Кошмарные сны не бывают приятными, – дрогнувшим голосом проговорила она.

– Ты права. – Он пристально посмотрел на нее, и она крепче обхватила руками колени. В ее огромных глазах застыл страх, волосы спутались, придавая ей беззащитный и жалкий вид. Ему вдруг захотелось обнять ее и прижать к себе, заставив расслабиться напряженные мышцы.

Он неохотно отвел от нее взгляд и снова уставился в огонь.

– Мне кажется, наши судьбы неожиданно соприкоснулись, как две темные дороги, ведущие в никуда и внезапно встретившиеся на продуваемом всеми ветрами перекрестке.

Серина молчала, но он почувствовал, что она с ним согласна. Он почувствовал также, что она изо всех сил старается сохранить свое предубеждение против него, но у нее это уже не получается.

– Я родился неподалеку отсюда, в трущобах Спитлфилдз, среди воров и крыс, – помолчав, заговорил Ник. – Убить человека ради шелкового платка – обычное дело для этих мест. Я воровал на рынке и таскал добычу к одной старухе на Рассел-стрит. Она потом сбывала краденое за весьма приличную цену и нажила себе большое состояние. Нас было несколько мальчишек – каждому лет по пять, не больше. Мы незаметно срезали кошельки и вытаскивали из карманов шелковые платки – в этом и состояла наша работа.

– И тебе нравилось рисковать? – спросила она. – Воровство – игра со смертью: ведь за украденный платок могут повесить и ребенка.

Он пожал плечами и подкинул дров в огонь.

– У меня не было выбора. Надо было зарабатывать на кусок хлеба. Другой жизни я не знал, но всегда хотел выбраться из нищеты и убожества. Грязь, бедность, пьяные драки в кабаках, зачастую заканчивающиеся поножовщиной. Вонь, отбросы и стойкий запах джина. Ничего не изменилось и сейчас, – вздохнул он. – Только меня там больше нет.

– Надо думать, ты сделал успешную карьеру – от карманника до разбойника с большой дороги, – ехидно заметила Серина.