Лора Бекитт - Знак фараона
— Прошу, не казни моего возлюбленного!
Анхор судорожно вздохнул. Он ошибался, думая, что жизнь способна нанести роковой удар только однажды.
— Твоего... возлюбленного?
Харуя не смотрела на своего господина — ее взгляд, полный любви, страдания и безнадежности, был устремлен на Хетеса.
Юноша сделал шаг назад и воскликнул:
— Она лжет! Я никогда не был ее любовником!
— Был. Она не лжет, так же как не лгут Мена и его сын, — твердо произнес Анхор. — Я призову их в свидетели, и тебя отправят в тюрьму.
— Она... она меня соблазнила! Не давала мне прохода, замучила приставаниями! Я... я не хотел! — закричал Хетес.
В глазах писца промелькнула искра презрения. Его наложница смотрела на юношу с горестным изумлением и смертельной мукой.
— Убирайся! — бросил Анхор Хетесу. — И скажи своему отцу, чтобы завтра он был здесь.
Юношу как ветром сдуло. Убегая, он даже не взглянул на Харую.
— Ты понимаешь, что натворила?! — прошипел Анхор. — Из-за тебя надо мной смеялись мальчишки! Ступай прочь! Я не хочу тебя видеть! И не вздумай сбежать! Теперь для тебя есть только один выход — могила.
Молодая женщина ничего не ответила. Она поднялась с колен и медленно удалилась, пошатываясь как пьяная и, по-видимому, плохо соображая, что делает и куда идет. Лицо наложницы напоминало застывшее, лишенное мысли лицо мумии.
Позднее Тия думала о том, что было бы, если бы Харуя обратилась за помощью к ней. Наверняка бы поплакала, пожаловалась на предательство Хетеса и сказала, что боится гнева и наказания своего господина. Думала и приходила к одному и тому же выводу: судьба неумолима, все свершилось так, как должно было свершиться.
Харуя ничего никому не сказала, потому что ей никто не мог помочь. Никто и ничто, кроме вечного забвения.
Тия провела день у Эте и вернулась домой только к вечеру. Подруга попросила Тию помочь пересмотреть приданое: мать Эте давно умерла, взрослых родственниц не было. Девушки так увлеклись, перебирая наряды, украшения и ткани, что не заметили, как стемнело. Дочь писца удивилась, что за ней не послали, но не придала этому значения. Отец возвращается поздно, а матери и Харуе, видимо, было не до нее.
Над деревьями, рекой и домами, в той вышине, что прекраснее всего на свете, горели светлые и прозрачные, словно капли воды, звезды и сияла похожая на огромный серебряный диск луна. Девушка думала о том, как приятно ощущать шуршание мелких камешков под ногами и слышать шелест листьев над головой. А еще о том, что прежде не слишком тревожило ее душу.
Сегодня Эте призналась, что отец выдает ее замуж. Подруга говорила об этом с волнением, но без горечи и совершенно спокойно относилась к тому, что переговоры о браке велись за ее спиной.
— Что за человек твой жених, как он выглядит? — поинтересовалась Тия.
— Не знаю.
— Как же ты согласилась за него выйти? — удивилась девушка.
Эте пожала плечами.
— Отец считает, что это будет хороший брак.
— Хороший — для кого? Возможно, у твоего отца иное представление о счастье, чем у тебя, — возразила Тия.
— Наши отцы знают, что угодно богам, а боги — что лучше для нас.
Тия смотрела на подругу во все глаза.
— Скажи, Эте, ты когда-нибудь думала... о любви?
На щеках девушки вспыхнул нежный румянец, но ее ответ был полон рассудительности:
— Думала. Любовь подобна золотой песчинке, затерянной в море простого песка. Ее очень трудно найти. Любовь способна погубить человека, особенно женщину, тогда как союз с надежным мужчиной никогда не нанесет ей вреда.
Тия ничего не сказала. Вероятно, так же рассуждали ее мать и еще тысячи женщин. Наверное, они были правы и, возможно, даже счастливы в таком браке, потому что никогда не воображали себя избранницами судьбы, возлюбленными кого-то великого и прекрасного. Тия научилась преодолевать непреодолимое, возноситься на призрачные вершины, когда играла с Тамитом. Детские стремления подросли вместе с ней, повзрослели вместе с ее душой. Девушка по-прежнему верила, что на свете нет ничего невозможного, что ей суждена такая любовь, перед силой и красотой которой померкнет все на свете.
Возвращаясь домой, Тия попыталась представить того, кто мог стать ее возлюбленным. Она закрыла глаза, и перед ее мысленным взором открылся сад, полный ярких, дивных цветов. Перед ней стоял юноша, едва ли старше ее самой. Он казался таким реальным, что Тие чудилось, будто она может вложить в его ладонь свои пальцы. Он молчал, но его глаза улыбались. Он был одет в тончайший лен, его украшения поражали богатством, а фигуру окружало солнечное сияние, словно он происходил из божественного рода.
Тия не заметила, как очутилась возле своего дома. Девушка неслышно вошла в сад. Ей захотелось продлить волшебные мгновения приятных раздумий, и она направилась в беседку, оплетенную густой зеленью. Там было темно, виноградные лозы, будто тонкие руки неведомых существ, еле заметно покачивались в сумеречном пространстве. Войдя внутрь, Тия увидела босые ноги — они неподвижно висели в воздухе. Лица человека не было видно — оно исчезало под куполом беседки.
Девушка медленно отступила назад, и тут ей показалось, будто неведомая сила сжала ее горло и сковала тело. Тия поняла, что не сможет сдвинуться с места. Она хотела закричать, но язык словно прилип к гортани.
Она смотрела на ноги мертвой Харуи до тех пор, пока ее не обнаружили слуги. Полубесчувственную девушку отвели домой, где ею занялась мать: намазала виски Тии освежающим маслом, растерла онемелое тело тканью, смоченной в горячей воде, и дала ей снотворного питья.
Позднее Тия поняла, что боги не зря не позволили ей увидеть лицо отцовской наложницы после того, что она с собой сотворила. Так говорили домочадцы: «Она сделала это с собой». Никому не приходило в голову обвинять в случившемся Хетеса или... кого-то еще.
Отец Хетеса, явившийся к Анхору на следующее утро, тоже свалил все на Харую, благо та предпочла защите от обвинений вечное молчание.
— Разве ты не знаешь, на что способна развратная женщина, пожелавшая соблазнить юношу?! Прошу, пощади моего сына! — умолял Бата, склоняя перед Анхором поседевшую голову.
— Твой сын — шелудивый пес! — отвечал писец. — Если хочешь, чтобы я сохранил ему жизнь, пусть навсегда убирается из города!
Лекарь горестно кивал в ответ. Ему нечего было возразить, ибо в случае прелюбодеяния закон предусматривал для мужчины и женщины одинаково суровое наказание.
Позже Тия узнала, что Хетес покинул Эффе. Она надеялась, что больше никогда не увидит этого человека. Девушка напрасно полагала, что Харуя уже наказана: в тот же день отец собрал семью и сообщил притихшим домочадцам о том, что наложница не будет похоронена как подобает: ее тело сожгут, а прах развеют над водами Нила.
