Эмилия Остен - Жена шута
– Вправе решать, что делать с этой победой, – перебил его Ренар. – Милосердие – это не ко мне. Но милосердия моей супруги хватит на нас обоих. Берите мою шпагу, вон она, и пусть это будет вашим наказанием. – Он заговорщически понизил голос: – Отвратительная сталь, я вам скажу.
Маркиз де Дюблан улыбнулся, поклонился своему недавнему противнику и объявил:
– Только если вы возьмете мою, сударь.
Принц Наваррский, уже не улыбаясь, поднялся и снова зааплодировал – на сей раз молча, словно отдавая дань уважения людям, поступившим так. Следом за ним захлопал в ладоши Кассиан, и аплодисменты порхнули по поляне, как стайка птиц.
А Колетт почувствовала, что ее муж пошатнулся.
– Это был прекрасный день, но он утомил меня, – произнесла она достаточно громко. – Можем ли мы теперь отправиться домой?
– Я создан для исполнения ваших желаний, моя дорогая, – донесся до ушей Колетт голос мужа.
Глава 7
– А ведь он подарил тебе неплохую шпагу, – заметил барон де Аллат, когда уселись в карету. Кассиан держал клинок на коленях, чуть выдвинув лезвие, и с интересом его рассматривал. – Толедская сталь! Откуда такое оружие у молодого парижского забияки?
– Это как раз неудивительно. – Ренар пожал плечами. – Маркиз богат. Он может себе это позволить, как и я.
– Не говори, что ты отдал ему один из лучших своих клинков!
– Возможно, не уверен, – равнодушно произнес Ренар. – Тот, который подал мне утром Бодмаэль. Я все равно в них путаюсь.
– Лучше бы мне подарил! – фыркнул Кассиан.
– Забирай любой, ты же знаешь.
– А, нет, так неинтересно, – вздохнул Кассиан. Он то ли протрезвел, то ли достиг той стадии опьянения, когда мог вести занятную беседу, а не скучно разглагольствовать об отвлеченных вещах. – Приятней получить подарок, если он преподнесен благородно.
– Кассиан де Аллат заговорил о благородстве? Поистине, сегодня солнце упадет за горизонт и больше никогда не поднимется! – Ренар повернулся к молча слушавшей Колетт. – Понравилась ли вам дуэль, моя дорогая?
– Не очень, – ответила она честно. – Зачем вы это затеяли? Ведь он мог убить вас.
– Тупым клинком? Нет, – покачал головой Ренар. – Только опозорить.
– Вы хотели опозориться?
– Как видите, мне удалось этого избежать.
Колетт покосилась на Кассиана, который все еще увлеченно рассматривал игру света на толедской стали. Карета ехала медленно, и солнечные зайчики прыгали по богато украшенным ножнам, горели на клинке.
– Барон рассказал, что вы так развлекаетесь не впервые, – вновь заговорила Колетт.
– Должен же я получать удовольствие от дуэлей! Увы, я такой фехтовальщик, с которым всерьез лучше не сражаться, – никакого удовольствия.
– Конечно, никакого, ведь вы всех сразу убиваете, – рассеянно заметил барон.
– Кассиан так шутит, – объяснил Ренар. – Боюсь, сегодня вы разочаровались во мне, дорогая моя. Если на нас нападут разбойники, толку от меня будет немного – только на два выстрела из тех превосходных пистолетов, что лежат в ящике под сиденьем!
– Я не боюсь разбойников, и в вас я не разочарована, – проговорила Колетт. Ей не очень хотелось обсуждать это при Кассиане, но тот, казалось, так увлекся рассматриванием оружия, что ничего не слышал. – Наоборот, меня восхитила ваша ловкость… И проявленное благородство.
– Оно было не моим, а вашим. – Ренар взял ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони. Прикосновение его губ оказалось сухим и горячим. – Я все тот же неприятный человек, готовый оскорбить любого. Смиритесь вы с этим когда-нибудь?
– Давно смирилась, – ответила Колетт, невольно улыбнувшись: такой забавный вид был у графа.
Некоторое время все молчали. Ренар задремал, прикрыв рукой глаза, Кассиан все так же любовался шпагой, что-то там высматривая в узорах на ножнах, а Колетт глядела в окно, на проплывающие мимо поля и мягкие силуэты холмов, и стискивала руки. Место, которого коснулся губами граф, до сих пор горело, словно там появился ожог. Колетт даже посмотрела, чтобы удостовериться. Нет, ничего.
Прикосновения Ноэля, какими она их запомнила, были полны для нее трепета и света. Касания графа вызывали необъяснимое глубокое чувство, тяжелое, отдающееся дрожью в позвоночнике.
Нет, Колетт его не боялась. Больше нет. Но она не понимала его, он был весь словно соткан из тьмы с огненными сполохами: так случается, когда смотришь с башни замка и видишь вдалеке огни пожаров. Колетт однажды прожила такую ночь, когда горел лес. Каждый раз, когда Ренар прикасался к ней, в памяти всплывала необъятная тьма, тепло, ветер в лицо и желто-алые пятна пламени.
Если она хочет, чтобы жизнь прошла не напрасно, чтобы стала хотя бы отдаленно напоминать о той, которую Колетт давным-давно придумала себе, она должна смириться с тем, что Ноэль становится для нее воспоминанием. Она ни разу не видела его после свадьбы и знала лишь от родственников, что он проводит много времени в деревне. Он не приедет за ней. Вся ее детская любовь – утренний туман.
Но если она туман, то где же солнце?..
Жаркие лучи погладили Колетт по щеке, когда карета повернула… и замедлила ход.
– Что такое? – спросил с неудовольствием Ренар.
– Не знаю. – Кассиан вдвинул клинок в ножны и положил шпагу рядом с собою на сиденье. – Может, те самые разбойники, которых мы поминали?
Граф привстал и выглянул в окно, затем громко хмыкнул.
– Нет, это не разбойники. Хуже.
– Что может быть хуже компании отъявленных головорезов? – удивился Кассиан.
– Баронесса де Левейе. У нее сломалась карета.
Де Аллат застонал, а Колетт лишь кротко вздохнула.
Вдовствующая баронесса Матильда де Левейе была заслуженной сплетницей при дворе Наварры; никто и ничто не могло избежать ее болтливого языка. Баронессе не доверяли тайн, однако она умудрялась узнавать о них непостижимыми способами, а что знала милая Матильда – знали все. У Колетт никаких тайн не водилось, и, наверное, именно поэтому она оставалась с баронессой в отношениях дальнего знакомства, не более. И хотя после скоропалительной свадьбы девицы из Ла-Рошели и богатейшего жениха в окрестностях именно Матильда первая перемыла все кости молодоженам, только разговорами дело и закончилось. А единственная всерьез обсуждавшаяся пикантная причина столь поспешного бракосочетания – предполагаемая беременность Колетт – теперь уже потеряла всякий смысл. Если бы баронесса узнала, что граф вовсе не навещает супругу по ночам, это могло бы стать темой разговоров, однако баронесса не знала. На Серафину можно положиться.
Зато другим повезло меньше, чем уважаемой чете де Грамон. Некоторые мужья с изумлением выяснили, что жены наставляют им рога, и с еще большим изумлением – с кем они это делают. Подробности мужских споров, тайные влюбленности и долговые обязательства – все это Матильда извлекала на свет с ловкостью ярмарочного актера. Поэтому многие сторонились ее, многие боялись. Ирония заключалась в том, что баронесса де Левейе являлась милейшей женщиной, искренне не понимающей, как она может навредить кому-то тем, что расскажет о его тайне.
