Анна Рэндол - Грехи негодяя
– Ты не хочешь остаться в живых?
Она уже открыла рот, чтобы огрызнуться, но передумала и проговорила:
– Если есть шанс, что мы сможем взломать шифр и спасти человеческие жизни, надо попробовать. А когда наш корабль выйдет в Балтийское море, взламывать шифр уже не будет смысла.
Клейтон не брал на себя обязательства носиться по Европе, оказывая помощь британским союзникам. Может, лучше передать шифр одному из британских шпионов в Санкт-Петербурге? Но ведь у него имелась возможность предотвратить хладнокровное убийство…
– Это теперь не моя война, – буркнул он.
– Я думала, ты стремишься к справедливости.
– Только в отношении себя. – Клейтон подождал, пока его слова дойдут до нее, и не почувствовал ничего, заметив ярость в ее глазах.
– Ты позволишь им умереть?
– Я приехал сюда не за ними.
– А за кем?
На языке вертелось множество ответов, но все же он решил сказать правду.
– За тобой.
– Но почему? – совершенно искренне удивилась Оливия. Только сейчас Клейтон заметил глубокие тени у нее под глазами. – Ты же меня не любишь!
Ему хотелось разуверить ее. Хотелось извиниться за грубость и сказать, что его единственно желание – увидеть ее в безопасности. Но все же он пробурчал:
– Необходимо обработать твои раны. – Возможно, когда он сумеет согреть ее и оказать медицинскую помощь, к нему вернется способность логически мыслить.
Клейтон достал бинты и мазь – все это он принес в хижину заранее – и налил воды из чайника в глиняную миску. Затем снял перчатку с левой руки и как следует выжал тряпочку, которую опустил в воду. Он не собирался снимать перед Оливией правую перчатку – решил, что лучше этим заняться после того, как она уснет. Ему не хотелось, чтобы она видела, какой уродливой стала его правая рука.
Оливия потянулась за тряпочкой.
– Я сама о себе позабочусь.
Неожиданно выяснилось, что Клейтон не мог заставить себя отдать ей тряпицу.
– Я все сделаю.
– Я бы предпочла, чтобы ты ко мне не прикасался.
На это Клейтону нечего было возразить, и он подчинился.
Оливия приложила тряпицу к ранке на шее. И тут же поморщилась и отвернулась – ткань была довольно-таки жесткой. Но она не издала ни единого звука, так как твердо решила, что не позволит Клейтону увидеть ее слабость.
Чтобы чем-то себя занять, он отыскал спрятанную заранее фляжку с водкой. Этот огненный напиток мог прожечь дыру в желудке, но Клейтон знал, что водка поможет снять боль и уснуть.
– Выпей это, – сказал он Оливии.
Она глянула на него через плечо.
– Если все эти раны – моих рук дело, то разве я не заслуживаю страданий? – Ее голос был звонким и слегка насмешливым.
– Нет. – Он должен был что-то сделать, чтобы напряжение покинуло ее. Чтобы руки у нее перестали дрожать. Проклятие, почему она не берет фляжку?!
– А это не убьет меня?
– Вероятно, нет. Но точно ослабит боль. – Клейтон стоял перед ней, протягивая ей фляжку.
– Твою боль или мою?
– Обе.
Тут в ее глазах вдруг вспыхнули веселые огоньки, и она спросила:
– Ты так и будешь держать эту штуку в протянутой руке, пока я ее не возьму?
– Или пока моя рука не отвалится. – Это была шутка. Клейтон не смог бы вспомнить, когда в последний раз шутил. – Возьми же ее наконец.
Оливия взяла фляжку. Когда же она, сделав глоток, зашлась в кашле, он инстинктивно похлопал ее по спине. Только почему-то его хлопки сразу стали нежными и закончились поглаживанием. Он убрал руку только тогда, когда дыхание у нее выровнялось.
Когда же Оливия подняла голову, выяснилось, что на чистой коже рана стала более заметной и казалась более опасной.
Клейтон протянул ей баночку с мазью:
– Нанеси это на горло и на запястья.
Она отдала ему тряпочку и взяла мазь. Затем, снова отвернувшись, стала мазать раны. И при этом опять не издавала ни звука, хотя прикосновение жгучего лекарства вряд ли было приятным.
Но если ее цель – заморочить ему голову и заставить взломать шифр, то почему же она отворачивалась? Ей же необходимо разжалобить его, вызвать к себе симпатию, не так ли? Клейтон знал от Мэдлин, что симпатия – самый распространенный и действенный инструмент агентов-женщин.
Знать-то он знал, но прочувствовал это только сейчас, глядя на страдания Оливии.
Приступив к обработке запястий, она чуть наклонилась, и над воротом тулупа обнажилась небольшая полоска белой кожи. Когда-то он прикасался к этому месту – запускал пальцы в ее шелковистые волосы на затылке и привлекал к себе, чтобы поцеловать.
Клейтон попытался думать о чем-нибудь другом, но воздух в хижине был наполнен запахом травяной мази и паром из чайника, поэтому от воспоминаний избавиться никак не удавалось. Ведь тогда воздух тоже был наполнен паром…
Он увлек ее за один из чанов в цеху.
– В чем дело, Клейтон? – Ее глаза были распахнуты, а губы чуть приоткрыты, и он не мог отвести от них глаз.
– Ты действительно имела в виду то, что написала в письме?
– Что я мечтаю о поцелуе?
Он накрыл ее губы своими, желая выпить признание до дна.
Тогда Клейтон знал: через несколько минут отец обнаружит отсутствие Оливии и начнет ее искать. Это был их первый поцелуй. Неловкий и неумелый. Но в его жизни не было больше ничего столь же сладостного.
– Клейтон…
Моргнув, он вернулся к действительности. Оливия протягивала ему мазь. Убрав баночку, он взял бинты.
– Оливия, я… – Он откашлялся. – Будет проще, если я сам забинтую тебе руки.
Она отвела глаза и молча кивнула.
Клейтон быстро и умело сделал перевязку. Он старался не дотрагиваться до нее, но даже самое легкое случайное касание вызывало прилив крови к паху. Надо было и на левой руке оставить перчатку.
Молчание было неловким. Хотя после их слишком уж бурного общения несколько минут назад иначе и быть не могло. Но одну только неловкость Клейтон мог бы проигнорировать. Нет, было что-то еще, заставлявшее ее нервно облизывать губы, а его – ласкать взглядом нежную розовую кожу Оливии.
Она подняла глаза. Клейтон тут же завязал последний узелок и отвернулся.
– Спасибо тебе, – проговорила она. – За все… это. И за то, что ты меня спас. – Ее слова, прозвучавшие очень тихо, казались попыткой преодолеть то, что их разделяло, – они были словно рука, протянувшаяся, чтобы вытащить его из темноты.
И он принял эту руку.