Елена Арсеньева - Краса гарема
Так или иначе, с помощью ли обычного подкупа или неких нечеловеческих хитростей неизвестные похитители надежно замели свои следы, и наши храбрые рыцари (Ланселоты-неудачники, как в сердцах честил себя и приятеля Охотников в самые тяжкие минуты) прибыли в Москву не только в состоянии крайней усталости, но и в полном расстройстве чувств и мыслей. Они не знали, стоит ли ехать в Первопрестольную или нужно продолжать преследование в направлении Северной столицы, однако в Москву могли подойти какие-нибудь известия от Свейского, поэтому друзья решили все же завернуть на Большую Полянку, где в новом, недавно отстроенном доме жила мать Охотникова – Прасковья Гавриловна.
Казанцев, сам человек отнюдь не нуждающийся, привыкший жить на довольно широкую ногу, тем не менее изрядно изумился тому, насколько, оказывается, богат, роскошен быт его скромного, по-военному неприхотливого приятеля. Нет, Прасковья Гавриловна вовсе не казалась светской мотовкой, рачительность и заботливость ее обо всех удобствах и украшении обиталища своего говорили об отменном вкусе хозяйки и о знании ею европейских новаций жилищного обустройства, которое требовало немалых средств. Конечно, Казанцев всего лишь год был близко дружен с Охотниковым, однако, судя по некоторым обмолвкам, прежде тот жил более чем сдержанно. К примеру, упоминал, что выкупа за жизнь свою не мог заплатить. «Не наследство ли какое свалилось на голову Василия?» – подумал Казанцев, который сам был обязан своим состоянием неожиданной кончине дальнего родственника. Но тут же Александр Петрович вспомнил брошенную вскользь реплику Охотникова о том, что богатство он приобрел благодаря воинской своей доблести. Выходило, что приятель за какой-то подвиг был жалован не только чином и наградой, что общеизвестно, но и деньгами? Однако про это тоже знали бы в армии, непременно дошел бы слух и до Казанцева. Но ничего такого он не ведал… Наконец Александр Петрович бросил свои гадания. Проще было спросить напрямую, он так и порешил сделать при случае, отлично зная, что Охотников – человек откровенный и ничего от него не утаит.
Тем временем Прасковья Гавриловна полностью отдавалась радости встречи с сыном и заботе о его приятеле. Во всем этом она была вполне старорусская барыня, не чванная, гостеприимная и хлебосольная до того, что порою вспоминался бессмертный Демьян из басни Ивана Андреича Крылова. Уставший с дороги Казанцев, впрочем, радушием хозяйкиным ничуть не тяготился. Он вволю насладился спешно нагретой ванною (старинную баню заводить в этом доме было не принято) и сейчас с удовольствием ел жаркое и пироги, запивая их горячим чаем и слушая, как Прасковья Гавриловна посвящает сына в подробности своих неприятных отношений с наемной прислугою (крепостных людей у Охотниковых не имелось), которая избыточно осмелела, если не сказать – обнаглела: плату за труд просит непомерную, а получив прибавку к жалованью, начинает требовать еще, да притом грозит уйти к другим хозяевам.
– Возьми ты, Васенька, хотя бы Митрошку, истопника, – жаловалась Прасковья Гавриловна. – Вот уж кто по зуботычинам да остроге слезами плачет! В доме трубы и дымоходы нечищены, а он так и норовит в наем на сторону сбегать. Давеча воротился пьян и буен и начал в людской болты болтать: мол, нашел нового себе хозяина, щедрого, что царь-батюшка из сказок, и работа у него не пыльная: дров нарубить да в покои перенести. Кто-то из наших его спросил с насмешкою: что ж ты не остался там? А Митрошка, врун несчастный, и говорит: да, мол, не все привычки и обычаи по нраву пришлись, там-де в покои с вязанками дров людей пускают не иначе как в огромных воротниках, ограждающих голову, так что увидеть ничего вокруг невозможно, скушно-де этак трудиться-то. К тому же от воротников тех шею ломит, да и вязанку толком из-за них не ухватишь, а коли полено или другое что из рук выпадет, надают по шее и выгонят, не заплатив. Я так понимаю, – добавила вдруг Прасковья Гавриловна с тонкой насмешкою, – что именно это с нашим Митрошкою и произошло, потому он не остался там, где молочные реки и кисельные берега, хотя и сулил, что непременно от меня уйдет к новому хозяину вскорости же, поскольку не то завтра, не то послезавтра в том доме сызнова грядет подвоз дров для большого празднества.
Казанцев посмеялся с хозяйкою над незадачливым бахвалом истопником, однако Охотников нахмурился:
– Говорите, воротники надевали, чтобы в дом дрова занести? А у кого сие было, не сказывал ли Митрошка? Каково имя и звание этого господина, у коего такие странные привычки и обычаи?
– Того мне неведомо, – пожала плечами Прасковья Гавриловна. – Якобы на окраине Москвы выстроен новый дом – столь огромный, что и за сутки его не обойти, и там поселился какой-то высокий чин из французского консульства, ну и заводит свои, стало быть, насквозь французские порядки – в воротниках истопников водить.
– Ах нет, маменька, – задумчиво сказал Охотников, – ничего французского в этих порядках нет, в заводе они совсем у другого народа. И готов пари держать, что фамилия сего чина – Мюрат, потому что похожие нравы и обычаи я имел несчастье наблюдать именно в его обиталище кавказском. Таким затейливым образом восточные мужчины ограждают от случайных посторонних взоров красавиц своего гарема, надевая на баттаджи – работников – охранные воротники-хомуты. Значит, мало Мюрату дома в Санкт-Петербурге, решил еще и в Москве обзавестись собственностью… Положительно суждено нам встретиться с ним на узкой дорожке!
– Ты о чем, Васенька? – встревожилась Прасковья Гавриловна, и Охотников прервал этот разговор сам с собой:
– Да так, кое-что из былого вспомнилось. Не суть важно. А насчет Митрошки не тревожьтесь, свет-маменька, я его во фрунт выстрою, забудет, как по чужим домам бегать. Вот докончим ужинать, я и примусь его муштровать. У меня, – повернулся он к Казанцеву, – руки горят, до того охота кулаки хоть об кого-то почесать. Я неудач смерть не люблю, а нас в наших поисках постиг такой позорный афронт! Ну хоть на Митрошке, баттаджи этом несчастном, душу отведу.
Тут появился лакей с сообщением, что прибыл неизвестный гость. Сидевшие за столом изумленно переглянулись: время совсем позднее, впору спать ложиться, а не по гостям ходить.
– Да разве кто добрый в такой час припожалует?! – переполошилась Прасковья Гавриловна. – Станем ли отворять? Надобно ли? Не послать ли человека с черного крыльца в участок за приставом?!
– Что ж вы, маменька, нас, вояк, позорите, намереваясь под защиту полиции отдать? – усмехнулся хозяин дома.
– А не Свейский ли это со срочным известием? – пришло вдруг в голову Казанцеву, и Охотников с ним согласился.
