Шерри Томас - Обольщение красотой
— Мне нужно идти.
— Не хотите, чтобы я помог вам найти одежду? Она, наверное, разбросана по всей комнате. Боюсь, я был не настолько прилежен, чтобы сложить ее в аккуратную стопку.
Его немецкий был довольно беглым, в голосе чувствовалась улыбка. Венеция прикусила нижнюю губу. И почему она не продумала все заранее? Как она найдет одежду в темноте и оденется, чтобы выглядеть сколько-нибудь прилично?
Он встал с постели следом за ней.
— Вот что-то ваше. А это, кажется, мое. А это что такое? Корсет?
Венеция наткнулась на свои туфли и чулки. Но прежде чем она успела поднять их, Лексингтон оказался рядом и сунул ей ворох одежды, коснувшись рукой ее локтя.
— Помочь вам одеться?
— Нет, я…
— Давайте притворимся, что это место раскопок и будем работать методично, — сказал он, забрав у нее одежду. — Я буду класть каждый предмет на постель, и мы попытаемся угадать, что это и чего не хватает.
Венеция не ожидала подобной готовности помочь. Судя по звукам, ее одежда приземлилась на постель, а герцог переместился на другую сторону кровати, видимо, чтобы приступить к классификации означенных предметов.
Она нагнулась, чтобы поднять свои чулки. Выпрямившись, почувствовала прикосновение к спине чего-то мягкого, как одеяло.
— Набросьте, иначе замерзнете, — сказал Лексингтон.
Это был халат из мериносовой шерсти. Венеция завязала на талии пояс.
— А как же вы?
— Я нашел брюки. А теперь давайте займемся вашей одеждой. Ваше платье, — последовала пауза, заполненная шорохом ткани, затем он продолжил: — поместим в самый низ стопки, положив сверху все остальное в обратном порядке. Сколько у вас нижних юбок?
— Одна.
— Только одна?
— В юбке имеется разрез, поэтому в комплект входит вышитая нижняя юбка. А поскольку разрез очень узкий, если надеть больше одной юбки, пострадает покрой.
Зачем она все это рассказывает? Словно боится, что он подумает, будто отсутствие множества юбок свидетельствует о ее моральной распущенности. И это после того, как она переспала с ним, не будучи даже надлежащим образом представленной!
— Разумно, — промолвил Лексингтон. И опять в его голосе послышалась улыбка. — Покрой, определенно, не пострадал.
У Венеции было такое ощущение, будто она провалилась в кроличью нору[7]. Или Лексингтон оказался воплощением доктора Джекила и мистера Хайда, но с точностью до наоборот: вместо того чтобы под покровом тьмы превратиться в злодея, он стал намного приятнее.
— Найдете сюда дорогу? — спросил он. — Ваши вещи в полной готовности.
Венеция обошла кровать.
— Где вы? Я не хотела бы наступить вам на ногу.
— Хм-м-м, — произнес он. — В вашем немецком чувствуется акцент.
Венеция резко остановилась. Она выросла с гувернанткой-немкой. Обычно считалось, что урожденные немцы говорят без английского акцента.
— Какой?
— Я некоторое время провел в Берлине, ваше произношение отличается от прусского или характерного для выходцев из польских земель. Вы говорите как уроженка юга Германии — я бы сказал, Баварии.
Ее гувернантка действительно происходила из Мюнхена и говорила на баварском диалекте.
— Неплохо для англичанина.
— И все же я не уверен, что вы немка.
Слишком хорошо для англичанина.
— Почему? Вы сами заметили баварский акцент.
— Когда я упомянул акцент, вы замерли на месте. И все еще стоите, кстати.
— Неужели это так важно, кто я: немка, венгерка или полячка?
— Полагаю, нет. Ваше имя действительно фон Шедлиц-Гарденберг?
— А что, если я не баронесса? «Родезия» пойдет ко дну?
— Нет, но я убежден, что это вызовет шторм.
Судя по его голосу, он опять улыбался… и стоял слишком близко.
Его рука прошлась по ее волосам.
— Чего вы боитесь?
— Я ничего не боюсь. — Но ее голосу не хватало убежденности.
— Отлично, вам и не следует бояться. Что я могу сделать для вас? Когда мы сойдем на берег, я не узнаю вас, даже если мы столкнемся лицом к лицу.
Но у нее другие планы? В Саутгемптоне Венеция предполагала открыться, дав ему понять, что он оказался в дураках. Она представляла себе эту сцену в самых разных вариациях, но каждая вела к его неизбежному поражению и гневу. Оглядываясь назад, она понимала, что это было так же самонадеянно с ее стороны, как если бы она планировала путешествие на Луну, не имея никакого опыта, кроме почерпнутого из научно-фантастических романов месье Верна.
Лексингтон отвел ее волосы назад и поцеловал чуть ниже мочки уха. Ощущение было таким пронзительным, что почти ранило. Проложив дорожку поцелуев по стройной шее, он распахнул ворот халата и обнажил ее плечо.
— Вы опять ужасно напряжены, моя дорогая баронесса, если, конечно, вы баронесса.
— Вы заставляете меня нервничать. — И чувствовать себя виноватой, пусть даже она не сделала ничего предосудительного, кроме того, что переспала с мужчиной, который ей даже не нравится.
Он поднял ее и посадил на краешек постели.
— Что совершенно непростительно с моей стороны. Позвольте мне искупить свою провинность.
Он развязал пояс халата. Венеция подавила очередной приступ паники.
— Почему вы так милы со мной?
— Вы мне нравитесь. Я всегда очень мил с людьми, которые мне нравятся.
— Вы не слишком требовательны?
— Просто я придерживаюсь некоторых четких принципов.
— Вы не могли бы объяснить, с позиций ваших четких принципов, почему я вам нравлюсь, не считая удовольствия, полученного в постели?
— Вы отвергли меня, и это говорит в вашу пользу. Мужчина, который проявил так мало деликатности и предусмотрительности, как я, заслужил того, чтобы его поставили на место. В остальном вы правы: у меня нет никаких твердых оснований для того, чтобы одобрять вас. Тем не менее когда вы передумали, я был ужасно польщен. Так что не стану изображать ученого и назову это просто привлекательностью.
Привлекательность! Когда в реальной жизни он испытывает к ней сильнейшую неприязнь.
— В вас есть кое-что еще, что мне нравится, — продолжил он. Венеция даже не заметила, как он опустил ее на постель, но она лежала рядом с ним в полностью распахнутом халате. Он легко пробежался пальцами по ее груди и животу. — Мне нравится, что я могу заставить вас забыть, пусть ненадолго, все, что вас тревожит.
Он снова занялся с ней любовью. Позже, когда ее дыхание успокоилось, Кристиан понял, что она вышла из состояния сладкого забытья. На этот раз, когда она сказала, что ей надо идти, он натянул брюки и помог ей одеться. А затем сходил в гостиную за ее шляпой.