Екатерина Левина - Соловей для черного принца
— Я разговаривала с ним, — внезапно натужливо произнесла Эллен.
— С кем? — уточнила я, не догадавшись с самого начала.
Послышался протяжный вздох, такой тихий, словно ветерок пролетел над зарослями вереска, легко дотронувшись до лилово-розовых кистей.
— С сыном…Я разговаривала с моим мальчиком…
— Эллен, вы не могли говорить с ним.
— Нет, он говорил со мной, говорил, как ему там одиноко, как холодно…Он умолял свою маму прийти к нему, прийти навсегда, чтобы разделить с ним одиночество. Он там один, один-одинешенек, и только ледяная тьма окутывает его. Она растворяется в его крохотном тельце… и скоро моего мальчика не станет…Только тьма…Он биться, он страшно боится, Найтингейл…
Мне показалось или действительно вдруг раздался надтреснутый щелчок, и стены с механическим лязгом начали неумолимо сдвигаться? В лице Эллен не было ни кровинки. Она, не отрываясь, глядела в черноту балдахина.
— Он позвал меня…Я сопротивлялась, не хотела туда идти. Но он так звал меня, так молил…мой Леми, мой маленький сыночек…И мне пришлось идти, пришлось слушать его смех. Ах, этот смех! Ты не можешь даже представить, какой он! Он раздирает душу…он мучает…Да, да, мучает. Это дьявольский смех…
Склонившись к ней, я приложила к ее лбу ладонь. Кожа была сухой и горячей. Несколько длинных волосков прилипли к сочащемуся порезу чуть выше брови. Я осторожно убрала их, заправив под помятый с бурыми пятнами чепец.
— Эллен, Эллен! — требовательно позвала я. Ее взгляд оторвался от балдахина и медленно переместился на мое лицо. — Эллен, вы ходили в часовню? Вы смотрели на статую?
Ее подбородок тяжело опустился к шее и остался в таком положении.
— Вы не должны туда ходить. Прошлый раз я совершила ошибку, поведя вас туда. Я заставила вас! Сами бы вы не пошли. Но что или кто заставил вас сделать это вновь? Отвечайте мне, Эллен! Кто заставил вас пойти туда? Это был Дамьян? Эллен, скажите мне!
— Нет, он бы никогда…нет, нет… Это Лемми, мой Лемми. Я же сказала, он звал меня. Он просил прийти. Он много чего говорил мне. Много всяких вещей! Он всегда мне обо всем рассказывает. Все это так неприятно…Его рассказы только расстраивают меня и…сквозняки… Ты знаешь, что он сказал про сквозняки? Что они не могут убить меня. Я могу ходить там, где дуют сквозняки, и быть спокойной — они не убьют меня. Но ведь они убили моего Лемми. Из-за них он сейчас там…во тьме. Но он всегда говорит мне правду. Он никогда не лжет. Никогда!
Я уже не следила за ходом ее мыслей — это был бред, бред больной, измученной матери. Мне нестерпимо хотелось уйти, сбежать! Оставить ее наедине со своими видениями. Она полностью жила в них, не сознавая своей болезни. Ни я, ни кто либо из живущих не в силах помочь ей справиться с тем, притаившимся внутри нее, хищником, что годами терзает ее, клыками впиваясь в самое сердце и раздирая самую болезненную рану.
В комнате было душно, как в огромной кухне, где кипят сто котлов. Я подумала о тенистой беседке в саду, о свежей прохладе, что царила в ней. Как было бы здорово сейчас приютиться там. Взять Китса или Шелли, или Байрона и погрузиться в лирический мир, наслаждаясь спасительной свежестью и одиночеством.
— Мисс Сноу, — глухо окликнула служанка. Я обернулась к ней. Она чинно сидела на углу тахты, сложив на коленях полотенце, которым протирала докторские инструменты. Ее иссохшее, словно чахлый лист на осеннем ветру, лицо вновь наполнилось превосходством, свойственным многоопытным сиделкам. В уголках губ застыла скорбь. — Выгнать доктора Тодда — преступление. Вот погодите, узнает об этом вседражайшая матушка миссис Уолтер! Идите и молитесь! Молитесь, чтобы ваш поступок не имел печальных последствий. А сейчас вы должны уйти! Миссис Уолтер, нужен отдых. Бедняжка истратила на вас последние силы…
Мое "преступление" не давало покоя ее радетельной душе. Безмерная совестливость, присущая преданной Терезе, впрочем, как и большинству представительниц ее профессии, грызуном впивалась в чувствительное сердце, и требовала немедля донести до сведения "вседражайшей матушки миссис Уолтер" о вопиющем проступке. Не успела я покинуть комнату, как услышала скрип двери и через пару секунд служанка обогнала меня. В ее скованных движениях, в сутулой осанке и скорбном наклоне головы — во всем ощущалась решимость не оставить преступника безнаказанным.
Кара обрушилась на меня за ужином. Элеонора не могла упустить столь заманчивую возможность — основательно облить меня ушатом яда на глазах семейства. Если она надеялась, что подобным наказанием достигнет моего раскаяния и я осознаю всю тяжесть содеянного и, наконец-то, уясню свое место в Китчестере, то изрядно перестаралась в надеждах.
— Всякий раз, когда я пытаюсь извлечь из сердца хотя бы мельчайшие крохи теплых чувств к тебе, милочка, ты выкидываешь нечто такое, что давит эти попытки на корню, как цветочную тлю.
С достойной кротостью я выслушала ее заявление и, ожидая дальнейших атак, приготовилась так же покорно принять их. Я опасалась, что, начав защищать себя, еще пуще ожесточу старуху, и ее немилосердный гнев обратится на ту, что слабее меня, на Эллен… Кроме того присутствие за столом Дамьяна выбило меня из колеи и меньше всего, что меня сейчас волновало — это уничижительные уколы одряхлевшей гадюки.
— По какому праву ты вмешиваешься в устоявшийся порядок этого дома? Как посмела судить то, что было принято и одобрено мною еще до твоего рождения?! Ты в этом доме — гость. И как любого гостя, тебя привечают до поры до времени. Как скоро радушие хозяев иссякнет, зависит от твоего умения быть незаметной. Помни это, милочка. И не рассчитывай на свое "особое" положение. Этого положения у тебя нет!
Элеонора взирала на меня, поджав губы, что свидетельствовало об удовольствии, какое она черпала в своем подспудном клокочущем негодовании.
— Мне кажется, доктор Тодд сторонник устаревших методов лечения, — осторожно высказалась я. Элеонора открыла рот, чтобы заговорить, но Дамьян опередил ее.
— И чью кандидатуру ты предлагаешь? Ливингтона? — он осклабился. — Ты все еще печешься об этом слюнтяе? Кстати, как его драгоценное здоровье?
Я проигнорировала издевку, болезненную, как укол вилами, и сдержанно обратилась к нему:
— Я слышала, ты сам однажды спустил с лестницы доктора, посчитав его шарлатаном. Тот сообщил, что графа уже не вылечить, так как его "механизм истерт до дыр". А ты силой привез из Солсбери лучшего врача и спас графу жизнь. Уж не мистер ли Тодд был тем самым шарлатаном?
С левой стороны от меня послышался гортанный смешок, а за ним довольные покряхтывания и сопения, подобные тем, что издает лисица, запустившая свой жадный нос в гнездо с лакомыми птичьими яйцами. Старик наслаждался зрелищем. Дамьян же только ухмыльнулся и принялся отчищать от кожуры яблоко.