Роберта Джеллис - Гобелены грез
Леди Мод горько плакала, но уже не пыталась убежать, Хью подвинулся ближе, все еще держа за руку. Одрис, поднявшись на ноги, подошла и присела рядом с рыдающей женщиной с другой стороны, обнимая ее за плечи.
— Вы сможете теперь исповедаться, — шепнула она ей, — и облегчить душу от этого бремени. Вы достаточно уже настрадались.
Одрис взглянула в глаза мужа, и тот кивнул головой, догадываясь, что она хочет услышать.
— Когда я, наконец, окрепну, — сказал он ласково, — мы все вместе отправимся в Йорк и навестим там моего названого отца. Меня воспитывал Тарстен, архиепископ Йоркский. Господь знает, как исправлять зло, чинимое людьми друг другу. Он дал мне возможность жить так; что этому многие могут позавидовать. Святой отец примет вашу исповедь, потом мы найдем и освятим могилу отца, а Тарстен помолится за его душу. Идемте, тетя, хватит терзаться из-за ошибки, допущенной в юности.
Леди Мод постепенно успокоилась, Хью и Одрис помогли ей подняться на ноги и отвели в комнату. Она с трогагельным волнением цеплялась за Хью, и он оставался с ней, пока Одрис не разыскала леди Эдит. Объяснив тете, что случилось, молодая женщина приготовила успокоительный напиток и вновь вернулась к леди Мод. Лишь незадолго до вечерней трапезы леди Мод решилась окончательно расстаться с Хью и отдалась в руки Эдит, которая поспешно закивала головой, показывая молодым людям на дверь.
— Бедняжечка ты мой, — тихо сказала Одрис, когда они с Хью оказались за порогом опочивальни леди Мод, и, приподнявшись на носки, поцеловала мужа. — Я ведь и подумать не могла, что обрекаю тебя на такие муки.
— Получилось не так уж плохо, — сказал он задумчиво, направляясь к креслу сэра Оливера, стоявшему у камина. Когда Одрис, придвинув стул, села рядом и облокотилась на его колени, Хью продолжил: — Мне жаль тетушку Мод, но теперь, когда она, наконец, полностью выговорилась, ей, надеюсь, станет легче. И уж во всяком случае, — он криво улыбнулся, — она перестанет докучать мне в моих снах, потому что я понял, в чем тут загвоздка.
— Хьюг твой, — сказала Одрис. — Ты слышал об этом?
— Да, и я рад этому, — снова улыбнулся Хью. — Поначалу мне и смотреть на него не хотелось, наверное, из-за шока, связанного со встречей с тетушкой Мод. Но теперь я с чистой душой говорю — прекрасный замок.
— И я так думаю, — согласилась Одрис. — И близко от Джернейва, что очень удобно. — Увидев, как омрачилось лицо мужа, она ласково положила руку на его сжавшиеся в кулаки ладони. — Умоляю, дорогой, выслушай меня. Ты не опасен для Джернейва. Ты ничем ему не угрожаешь с тех пор, как открыл, кто ты есть на самом деле. Знамение за знамением говорили нам об этом. Помнишь щит с единорогом, расколовшийся под ударами меча сэра Лайонела, когда ты дрался с ним? Я поняла это, но мне-то надо было сообразить гораздо быстрее: еще тогда, когда ты вернулся ко мне — не девушке уже, но женщине. Ведь единороги избегают женщин, им девственниц подавай, не так ли? Хью, поверь, единорог мертв — или, точнее, его-то и не было никогда на свете.
— Ну, не знаю… — неуверенно буркнул он.
— Я знаю, — нежно улыбнулась она ему. — Ах, Хью, неужели тебе не показалась странно знакомой сегодняшняя сцена в саду? Ты вальяжно возлегаешь на траве с головой на моих чреслах, а леди Мод вещает нам, что именуют тебя отнюдь не Лайкорн, а Хьюг.
Он нахмурился.
— Ну конечно, меня зовут Хью, что в этом странного? О чем ты, Одрис?
Она громко расхохоталась.
— Ох, дорогой, ну как мне втолковать тебе, чтобы ты, наконец, понял? Ты Хью Хьюг, или Хью де Хьюг. Несчастная твоя матушка пыталась назвать Тарстену твое имя, это верно, но в том, что он действительно понял, что она хотела сказать, я более чем сомневаюсь. Леди Маргарет знала, я уверена, что умирает, и торопилась объяснить все священнику, но он не сообразил, о чем идет речь…
— Боже милостивый! — воскликнул Хью. — Она вероятно пыталась вымолвить: «Пошлите за Кенорном» или назвать меня по традиции именем деда: Лайонел и добавить имя отца: Кенорн, а получилось: Лайкорн. В этом, однако, я вновь вижу провидение Господне. Ты ведь понимаешь, Одрис, о чем я? Если бы Тарстен правильно расшифровал слова умирающей матери, он, несомненно, отослал бы меня в Хьюг, а там я вряд ли прожил бы больше недели. Коли не сам старик, то его младший сыночек уж точно позаботился бы об этом.
Одрис вздрогнула и поежилась.
— Да, таких, как дядя Оливер и тетя Эдит, боюсь, немного сыщется в этом мире, — и тут же улыбнулась. — А единорог, вполне возможно, по Его плану был предназначен для того, чтобы я, снедаемая любопытством, обратила на тебя внимание.
На этот раз не удержался от смеха Хью.
— Вот в этом, дорогая, у меня нет ни малейших сомнений, ибо лишь по Его прямому повелению или скорее по повелению Пресвятой Девы Марии, ибо она занимается такого рода делами, такая женщина, как ты, могла обратить внимание на такого «красавчика», как я.
Одрис склонила голову набок:
— Я не совсем уверена, — сказала она, разглядывая Хью с нарочитой серьезностью, — белое, как кость, лицо и огненные волосы действительно, быть может, кажутся шокирующими, но… — она приподнялась, опираясь на колени Хью и поцеловала его в длинный нос. — Но у тебя припасено еще кое-что интересное, что не сразу бросается в глаза, — тут она, запустила вторую руку между бедрами мужа.
— Прочь лапы, бесстыдница, — цыкнул он, стараясь не рассмеяться, затем обнял ее и крепко прижал к груди, но тут же решительно отстранил и вновь усадил на стул.
— Нам надо решить, что делать с Хьюгом. Возможно, придется оспаривать на него права у опекунов той девушки. Я не боюсь этого, поскольку за меня будут свидетельствовать Тарстен, настоятельница монастыря, леди Мод и челядь из Хьюга, но Мод, как мне показалось, упоминала что-то о доказательствах законности брака, заключенного между Кенорном Хьюгом и Маргарет Ратссон, спрятанных «в надежном месте». Где бы оно могло быть, это «надежное место»? Среди вещей, оставшихся после матери, даже намека не было на что-либо в этом роде.
— Мне кажется, я знаю, — сказала Одрис. — Она могла послать документы своей сестре — как бишь ее звали?
— Урсула, — ответил Хью, припоминая имя и с удивлением отмечая, что все связанное с письмом, накрепко отпечаталось в его памяти. — Или она приняла такое имя уже в монастыре? Хотя нет, Ральф тоже величал ее Урсулой. Но где этот монастырь, мне не известно.
— Ральф наверняка знает, — заявила Одрис. Хью кивнул головой.
— Да, ты, пожалуй, права, моя умница. Я напишу дяде Ральфу завтра же. Хм, да, напомни мне, что следует послать за Морелем. Я отпустил его на этой неделе, чтобы он помог сыновьям отстроить ферму. Он говорил, что там кое-что сохранилось — не все проклятым горцам удалось разворовать и разрушить.
