Вера - Алиса Клима
«Отец считает, что мы обречены на вечную борьбу, что даже теперь, когда восстановилась справедливость в отношениях между классами, войны будут продолжаться и люди непримиримы. Мой друг прав – Советская страна еще не встала полностью на ноги, есть враги. Но разве можно истреблять? Ведь это наши люди. Нужно действовать иными, добрыми путями – образовывать и учить людей, показать им красоту новой жизни, а не колоть штыком. Зло лишь породит бо́льшую ненависть, и зло – путь к разрушению и разобщению. Честными примерами и воспитанием можно добиваться лучших результатов.
Возможно, мы еще не все продумали, чтобы избежать горьких ошибок? Возможно, нам надо осмотреться и спросить: кто мы и зачем? И каждый должен спросить себя: кто я и зачем? Очевидно, среди нас еще нет должного единства и понимания того, к чему мы идем. А в это время жизнь все течет, и как будто мы становимся заложниками этого течения: не можем решить, куда хотим плыть сами, кто-то делает это за нас.
Мрачные мысли не пугают меня. Это всего лишь размышления во имя поиска истины. Светлое чувство – моя Вера! Эта душенька такая добрая и славная, что если бы не она, я бы, пожалуй, разуверился в гуманности всего земного».
Вера лежала в кровати, но не могла уснуть: вскакивала все время и будила Надю, спавшую в ее комнате, прислушивалась к звукам в доме и потом подбегала к открытому окну и вдыхала воздух, очарованная неожиданно теплой московской ночью и своим новым другом, а самое главное, жизнью. Она не могла думать о чем-то одном. Ее мысли были не так важны, как ее состояние. Вера была счастлива, и она была уверена, что только счастье ожидает ее впереди и все люди в этом мире всегда будут любить ее потому, что она их тоже любит. Вера не думала о будущем, о Ларионове, о цепи вероятностей впереди. Она была в восторженном состоянии, ощущая энергию в каждой клетке своего тела. И надо было что-то делать с этой силой.
Вера взяла листок бумаги и принялась быстро писать.
– Вера, что же это такое? – стонала сонная Надя. – Отчего ты все время вертишься и не спишь?
Вера забралась на кровать с листом бумаги и прошептала, стоя в длинной ночной сорочке с всклокоченными волосами.
– Ты не злись, Надя. Что же спать?! Я слышала, что во сне проходит полжизни человека. А ты послушай вот что!
Мне никогда теперь не будет одиноко,
Пока я знаю, что ты ходишь по земле.
Ты – человек прохожий, мимолетный.
Но, как ни странно, будешь жить во мне.
За то, что мы теперь – родные души,
За то, что свет живет в твоей груди.
Ты только свою веру не разруши,
Ты только навсегда не уходи.
Не уходи за те пределы,
Откуда письма больше не идут.
Ты возвращайся просто, смело
Туда, где смирно счастья ждут.
Не думай обо мне в своей дороге,
Я не хочу тебе мешать в пути.
Платком махать не буду на пороге,
Ты только навсегда не уходи!
Не буду встреч искать нарочных,
А буду жить своей судьбой.
Но где-то между станций придорожных
Однажды, знаю, встретимся с тобой.
– Вера, Женя знает, что ты его любишь? Ты должна ему это отдать, – промычала Надя.
Вера упала лицом в подушку, и Надя не могла понять, смеется Вера или плачет. Она перелезла к ней в постель, окончательно проснувшись.
– Вера, ради Бога, что ты? Ты хохочешь?.. Нет – плачешь!
Надя подняла лицо Веры: из глаз ее лились ручьем слезы.
– Как можно, Вера?! Разве ты сомневаешься в чувствах Женьки? Что же ты плачешь? Какая глупость, Верочка!
Вера слабо улыбалась сквозь слезы, обнимая лицо Нади ладонями.
– Надя, ты ничего не понимаешь. Я плачу от счастья.
– А он знает? – спросила озабоченно Надя.
Вера медленно закивала, глядя сквозь Надю. Слезы теперь уже прекратились, и на лице ее был покой человека, уверенного в своем будущем и предназначении на земле, и тайно мерцала тихая радость от знания, которое она уже теперь носила в себе.
Ларионов тоже не спал. Он смотрел на Алешу, что-то усердно писавшего, и прислушивался к шорохам в комнате Веры и Нади за стеной. Ларионов лежал на спине, и лицо его менялось. То было оно озадаченным, то улыбалось, то мрачнело, то изображало детское блаженство. Алеша повернулся к Ларионову.
– Гриша, я спать тебе мешаю.
– И не думай, мне не заснуть, – промолвил Ларионов, а потом спохватился.
– А что? – спросил, улыбаясь, Алеша. – Из-за Верочки?
Ларионов вздрогнул и снова почувствовал, как сердце ухнуло вниз и заколотилось.
– О чем ты? – спросил он, тяжело дыша.
Алеша повернулся к нему.
– Вера заболтала тебя, затаскала по городу, голова, наверное, кругом идет.
Ларионов перевел дух.
– Может, и так, – вымолвил он. – Пора спать.
Алеша погасил свет и улегся на кушетку напротив кровати, где лежал Ларионов. Он отдал Ларионову свою кровать и ни за что не хотел меняться.
– И как, понравилась она тебе? – вкрадчиво и ласково спросил Алеша спустя несколько минут.
– Кто?! – вздрогнул Ларионов, как от удара двухсот двадцати вольт в грудь.
– Как кто? – повернулся к нему Алеша и расплылся в улыбке. – Москва-а…
Ларионов молчал какое-то время.
– Лучше не могло и мечтаться, – сказал он тихо и счастливо.
В ту ночь не спала и Степанида. Она объелась шоколада и не могла заснуть. Думала Степанида о сладостях, которые любила больше всего на свете, представляя, что если бы все было сделано из шоколада, она была бы абсолютно довольна жизнью.
Глава 4
Утром Алина Аркадьевна и Степанида принялись будить всех заранее. Завтрак уже был готов. Решено было ехать в десять утра. Ларионова в комнате не было. Степанида нашла записку у изголовья Алеши, где
