Патриция Кэбот - Поцелуйте невесту, милорд!
Меню, разумеется, не было. Вместо этого Мэри сообщила ему, что завтрак удался на славу, и поинтересовалась, не подать ли ему пива. Поразмыслив, Джеймс решил, что готов рискнуть, и заказал еще и виски. Просияв улыбкой, не слишком ее красившей из-за полного отсутствия передних зубов, Мэри разразилась перечнем различных сортов виски, которое он мог получить за более чем умеренную плату. Джеймс выбрал наугад любое, в основном для того, чтобы избавиться от зрелища беззубых десен Мэри, и спустя несколько минут сидел, обхватив пальцами стаканчик, содержимое которого, стоило поднести его ко рту, заставляло его глаза безбожно слезиться.
Трактир пустовал, что было неудивительно в разгар рабочего дня. Уставившись на огонь, Джеймс размышлял о затруднительном положении, в котором оказался. Он не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Похоже, вытащить вдову его кузена с этого острова ничуть не легче, чем выяснить, где нашли последний приют останки Стюарта.
Этот неутешительный вывод напомнил Джеймсу о другой проблеме. Стюарт! Где Эмма могла похоронить своего мужа, если не на приходском кладбище? И почему люди, у которых он пытался узнать, где покоится их бывший викарий, бросали на него такие странные взгляды? Надо было не ходить вокруг да около, а напрямую спросить об этом Эмму, но, проклятие, это не тот предмет, который хотелось бы обсуждать со скорбящей вдовой. Особенно если учесть, что его интерес вызван отнюдь не желанием возложить цветы на могилу своего кузена. Нет, он собирается откопать его бренные останки. Можно не сомневаться, что у Эммы имеется собственное мнение по этому вопросу.
Не добавили ему оптимизма и слова преподобного Пека, когда Джеймс пытался у него выяснить, где находится место упокоения Стюарта. «Было совсем непросто, — заверил тот Джеймса, — отказать миссис Честертон, жене моего ближайшего помощника, в скорбном праве на могилу для мужа, но что я мог поделать? На кладбище не было места. — Священник помолчал, затем доверительно продолжил: — Боюсь, если мистер Честертон и похоронен, то не в освященной земле. Видите ли, у миссис Честертон, как я обнаружил, довольно странные представления на сей счет. И одно из них состоит в том, что вся земля — Божья. Но ведь мы не можем с этим согласиться, не так ли? Иначе люди начнут хоронить близких у себя на дворе».
Так что Джеймсу ничего не оставалось, как обратиться с этим вопросом к вдове усопшего, но и тут он умудрился все испортить. С самого начала и до последней минуты он вел себя как последний болван — вначале из-за этого неуклюжего парня, ее соседа, а затем из-за самой Эммы. Кто бы мог подумать, что она так изменится? Год назад, когда они в последний раз виделись, он не мог даже предположить, что она превратится в такую… Впрочем, Джеймс не мог точно определить, во что превратилась Эмма. Что случилось с нежной, романтичной девушкой, которая вечно приставала к нему, выпрашивая пожертвования на благотворительные нужды, и с которой он танцевал на стольких балах и вечеринках в ту зиму? С девушкой, которая очаровывала всех своей хрупкой грацией и смеющимися голубыми глазами. Хотя, сказать по правде, Джеймс видел в этих глазах больше огня, чем смеха. Эмма имела привычку донимать его упреками в эгоизме и легкомыслии, привычку, которую он счел бы невыносимой в любом другом.
Но когда Эмма его отчитывала, Джеймс, пожалуй, даже наслаждался. Это было куда занимательнее, чем раболепные похвалы, расточаемые большинством его знакомых женщин.
Хотя, подумал Джеймс, хмуро уставившись на огонь, вполне возможно, что Эмма вовсе не изменилась. Может, она просто… повзрослела. Просто стала…
Женщиной.
Эта мысль заставила его наконец твердой рукой поднести к губам стакан и одним махом проглотить содержимое…
И он содрогнулся, шумно втянув в грудь воздух.
Милостивый Боже! Что это они пытались сделать? Прикончить его?
Со слезящимися глазами и горящим горлом Джеймс лихорадочно озирался, уверенный, что умирает. Кто-то отравил его, кто-то, знавший, зачем он приехал на остров, и люто ненавидевший его за это. Но, повернув голову к стойке, он увидел здоровяка, который протирал пивную кружку и ухмылялся, глядя на него.
— Могу я спросить, — прохрипел Джеймс, — что вас так забавляет, сэр?
— Вы, — хмыкнул тот. — Вот. — Он наполнил кружку, которую только что вытирал, и поставил пенящийся напиток перед Джеймсом. — Выпейте. Сразу полегчает.
Только потому, что его внутренности полыхали, Джеймс последовал совету трактирщика. Хмельной напиток мигом погасил огонь в его желудке. Когда Джеймс смог снова говорить, он поинтересовался нетвердым голосом:
— И что это было?
— То, что вы просили. — Трактирщик поднял безобидный на вид стакан, содержавший ядовитое пойло, и поднес его к тусклому свету, сочившемуся сквозь грязное окно. — Местный самогон. Забористый, верно?
— Забористый? — Джеймс ошарашенно покачал головой. Хотя, признаться, боль в руке у него слегка притупилась.
— Как насчет того, чтобы повторить?
— Пожалуй, не стоит, — возразил Джеймс, снова уставясь на огонь. Так о чем это он думал? Ах да, об Эмме. Как быть с Эммой?
С любой другой женщиной все было бы гораздо проще. Джеймс знал, что может очаровать кого угодно, если только пожелает. Правда, это были скорее сделки, нежели романтические отношения, немногим отличающиеся от деловых, но более циничные и менее сложные. Одним словом, весьма разумные соглашения. Куда более разумные, чем то лихорадочное состояние, которое называется любовью.
Конечно, ему приходило в голову, что дешевле жениться. А при осмотрительном выборе невесты он мог бы даже выгадать. В Англии достаточно незамужних девиц, жаждущих породниться с Денемами и принести солидное приданое. В последние годы мать Джеймса приложила немало усилий, пытаясь свести сына с этими юными созданиями, в особенности с Пенелопой Ван Корт.
С другой стороны, устав от жены, ты не можешь подарить ей бриллиантовый браслет и вежливо распрощаться. Джеймс еще не встречал женщины, за исключением, пожалуй, одной, от которой он не устал бы со временем. Пенелопа Ван Корт, при всей ее ослепительной красоте и десяти тысячах фунтов годового дохода, на взгляд Джеймса, была невыносимо скучна. А старшая дочь графа Дерби, с пятьюдесятью тысячами фунтов и поместьем в Шропшире, могла отпугнуть кого угодно бесконечными разговорами о гончих псах. Провести с ней остаток жизни? Никакие деньги не стоят подобной жертвы.
— Вот, сэр, ваш завтрак. Пальчики оближете.
Джеймс взглянул на тарелку, которую Мэри поставила перед ним. Большой кусок сыра, ломоть хлеба, немного пикулей, что-то непонятное серо-коричневого цвета и лук. Очевидно, это была пища, которой приходилось довольствоваться местным жителям.
