Луиза Аллен - Соблазненная подлецом
Скрестив руки на груди, Люк смотрел на нее без эмоций и не опровергал ее слова.
— Почему вы думаете, что я — французский лазутчик?
— Потому что вы француз, потому что обманули губернатора относительно истинных причин вашего нахождения здесь, где скрываете этих людей, обучая их для совершения какой-то подлости.
— Сказано почти верно, но вы сделали неверные выводы из того, что узнали.
— И что же в них неверного?
Эйврил очень хотела одеться, так легче сопротивляться.
— Я лишь наполовину француз. — Плечи Люка будто ослабли, он сел на край стола и посмотрел на нее с раздражением. — Я вынужден довериться вам.
— Нет необходимости, если вы — мой враг.
— Возможно, я и есть тот, кем вы меня сочли. Но я не враг Англии. Я — английский морской офицер, и я же — граф Люсьен Мэллори д’Онэ.
— Французский граф? Роялист?
У нее невольно вырвался смех.
— Точнее сказать, конституционный монархист. По крайней мере, им был мой отец, пока мадам гильотина не отсекла его голову, тем самым окончив его политические философствования. — Он с силой провел руками по лицу, и, когда отнял их, взгляд его был безмерно усталым и без малейших признаков недавнего гнева. — Эйврил, вы примете мое честное слово в том, что я сейчас скажу вам правду? В противном случае наше положение безвыходно. Я не смогу доказать здесь и сейчас ничего из сказанного.
— Я не знаю, — задумалась она. — Я бы хотела одеться.
— Зачем?
— Я хочу видеть ваши глаза.
— Тогда я сам подойду к вам. — Он встал на колени возле кровати и пристально посмотрел на нее. — Что же вы видите?
— Мое отражение. И ваш цинизм. И усталость. — Она заставила себя расслабиться и погрузилась во взгляд его серых глаз. — Истину. Истину и гнев.
— Ясно. — Он слегка изменил позу. — Я скажу вам нечто, а вы поклянитесь сохранить все в тайне.
— Кому же я смогу рассказать о том, что услышу?
— Кто знает. — Он встал и подошел к столу. — Мою мать звали леди Изабелла Мэллори, и она вышла замуж за моего отца в 1775 году. В 1791 году, когда король был вынужден принять условия конституции, мне было пятнадцать лет. Мой отец твердо стоял на стороне нового порядка, полагая, что демократическое правление в состоянии предотвратить кровопролитие и революцию. Маман настаивала, что оно сулит только беды и несчастья, но она не смогла переубедить отца и объявила, что в таком случае она возвращается к родителям в Англию. Я хотел остаться во Франции, но отец сказал, что мой долг — оберегать маму и он пошлет за нами, когда во Франции воцарится свобода и процветание, по его расчетам, в самом скором времени.
Он сделал паузу. Эйврил слушала затаив дыхание.
— Да, мама оказалась права, а отец поплатился своей головой во время террора в девяносто четвертом. За ним на гильотину последовали наши верные слуги.
— Как мне жаль… Ваша бедная матушка…
Он говорил спокойно и решительно, и можно было только догадываться, что ему довелось испытать, когда эта весть дошла до Англии.
— Вы говорите на прекрасном английском, я никогда не догадалась бы, что вы француз.
— Я думаю на нем в течение многих лет. Когда умер мой отец, я уже служил в английском флоте. Там я прошел путь от графа Люсьена д’Онэ до мичмана Люка д’Онэ, или Люка Дорнея, я сделал все возможное, чтобы стать англичанином. Но меня прозвали Французиком, и эта кличка приклеилась, вместе с ней меня стали сопровождать шепот за спиной и недоверие. Я никогда не был одним из нас, полноправным англичанином. Но я трудился, и удача была ко мне благосклонна, моя матушка прожила достаточно долго, чтобы увидеть мой рост в чинах.
— Она, должно быть, очень гордилась вами.
Эйврил думала о несчастной женщине с трагической судьбой, муж которой казнен, сама она — изгнанница в собственной стране, сын далеко от нее и в опасности.
Люсьен — Люк — снова пожал плечами, однако не от скромности. Он знал, чего достиг, через что прошел, и вовсе не собирался обсуждать с ней смерть своей матери.
— Но что же пошло не так?
Обхватив руками колени, она поморщилась от боли в ушибленном камнем плече.
— Адмирал Портингтон — вот что пошло не так. — Люк извлек из кармана нож и принялся вонзать его в столешницу, вытаскивая, чтобы снова воткнуть. — Я был прикомандирован к разведке и выяснил, что в этих водах происходят встречи продавшегося неприятелю английского лица с французской разведкой, на которых передаются важнейшие сведения. Эти острова постоянно используются транспортными судами и судами обеспечения, к тому же они расположены недалеко от Франции. Я копнул глубже, и оказалось, что все пути ведут к некоему джентльмену, имеющему в этих водах свои деловые интересы. Я представил доказательства, однако они не были рассмотрены.
— Почему их не рассмотрели, а этот человек не попал под следствие?
— Он — троюродный брат Портингтона. Я копал недостаточно глубоко.
— О!
— Именно что «О!». Мне запретили работать дальше. Портингтон посмеялся над моим расследованием и отказался одобрять любые мои действия. Я вышел из себя.
Эйврил прикусила губу, чтобы не спровоцировать его лишними словами.
— Я размышлял обо всем этом, пил, возможно чрезмерно много, а затем решил дать бой этому предателю на его поле. Подумал, отправлюсь в Портсмут, где квартировал адмирал, и предложу ему ультиматум: либо он сам прекращает деятельность предателя, либо я иду в адмиралтейство, где полностью излагаю дело. Я ворвался в его квартиру и обнаружил, что он находится в обществе, которое предпочел бы скрыть от посторонних. С ним была молодая женщина, которую он принуждал к близости силой.
— Что вы сделали?..
— Я сказал ему, чтобы он немедленно прекратил это. Он рассмеялся мне в лицо и велел убираться вон. Я ударил его.
— О господи! — Эйврил знала, что грозило бы в Ост-Индской компании военно-морскому офицеру, поступи он так. — И что случилось потом?
— Портингтон потребовал военно-полевого суда, но кто-то в адмиралтействе, кажется, тоже что-то заподозрил. Меня вызвали и дали последний шанс — два месяца, чтобы доказать правоту. Если не удастся, я предстану перед военно-полевым судом, который вполне может приговорить меня к смертной казни за удар, нанесенный старшему по званию. И я не смогу отрицать, что нанес его.
Одно дело — смотреть в лицо смерти, когда нацелен меч или грозят испытания, подобные тем, что выпали Эйврил. Но когда нависла угроза смертного приговора — это больше похоже на изощренную пытку.
— Но это ужасно! — воскликнула Эйврил.
— Это достаточно низкая цена за тот удар. Случалось, я убивал за куда меньший проступок.
