Симона Вилар - Обрученная с розой
Лорд, жестоко изрубленный в одной из стычек, был доставлен в замок на носилках и теперь медленно умирал, а леди Элизабет с двумя малышами на руках встречала у ворот все новых и новых посланцев короля, которые всякий раз конфисковывали что-нибудь из имущества или земель ее мужа в пользу казны либо подручных Эдуарда.
В это время, словно добрый гений, появился Филип. Теперь он ничем не мог помочь ее семье, ибо сам не получил никаких льгот за преданную службу Йоркам, но само его присутствие, сияющий любовью взгляд, его бережное отношение к ней ограждали Элизабет от бездны отчаяния.
После двухмесячной агонии лорд Джон скончался. Элизабет уронила несколько слез над его могилой, но скоро успокоилась. И, хотя она чувствовала себя чудовищной грешницей ощущение освобождения, которое она испытала, похоронив мужа, было неописуемо. Теперь ничто не могло разлучить ее с Филипом Майсгрейвом, и они решили, что, едва только минет срок ее траура, они соединят свои судьбы.
Элизабет казалось, что она ничем не заслужила подобного счастья и достаточно дуновения, чтобы все это развеялось, словно чарующий сон. Только когда рядом оказывался Филип, все ее страхи исчезали сами собой.
Но Филип часто и подолгу отсутствовал – на границе с Шотландией все еще шла война.
Оставаясь в одиночестве, она вновь томилась предчувствием беды. Подступала, хватала за горло нищета – владения лорда Грэя были почти полностью опустошены. И тогда, во время одной из отлучек Филипа, она решила, что ей следует обратиться с мольбой о прощении к королю…
…Когда судьба снова свела их, они были уже чужими. Гордая, хмелеющая от сознания собственного величия королева – и ее молчаливый вассал с потухшими глазами и печальной улыбкой.
О, как она была жестока с ним! Господи, да она просто не сознавала меры своей жестокости! Легкий кивок при встрече или небрежно брошенное слово…
Когда Филип бывал во дворце, она особенно стремилась подчеркнуть свою привязанность к Эдуарду. Но ведь она знала, что их чувство еще не угасло и Филип молчаливо сносит все. Почему же его страдания доставляли ей странное удовлетворение? Почему, когда он испросил позволения отбыть в свой родовой замок, она сделала все, чтобы Эдуард удержал его при дворе? А что за дикая мысль просватать за него Мод Перси? Господь Всемогущий!..
Почему-то тогда она считала, что поступает благородно. Однако только сейчас ей открылось, что его меланхоличное спокойствие приводило ее в неистовство. Она ждала бури, ведь Филип, казалось, должен был презирать ее. Где же этот прославленный Бурый Орел, которого она видела когда-то в замке своего отца, а позднее в поместье лорда Грэя?
Но Филип оставался неизменно покорен и нелюдим… Ее любовь… Ее навсегда утерянная любовь…
Королева поднялась. Поленья в камине прогорели, стало прохладно. Кутаясь в меховую накидку, Элизабет прошлась по залу и, кликнув слуг, велела подбросить дров, затем подошла к высокому стрельчатому окну и долго вглядывалась в затянутый неверной мглой вечерний город. Остроконечные шпили и ряды крутых крыш Йорка казались размытыми и зыбкими сквозь пелену дождя. Одинокий колокол звал к вечерне.
Ей показалось, что королевский совет сегодня чрезмерно затянулся. Словно отвечая ее мыслям, с улицы донесся шум, защелкали подковы о плиты двора. Королева немедленно распорядилась о вечерней трапезе, подумав, впрочем, что вряд ли Эдуард расположен ужинать. Если совет так затянулся, значит, снова какая-нибудь напасть, а в таких случаях король неизменно терял аппетит.
Однако все должно быть наготове. Эдуард капризен и избалован, а вокруг полным-полно недругов и злопыхателей. Едва ли не с первого дня их брака Элизабет решила стать королю идеальной супругой, дабы не упустить того, чего достигла.
Всегда ровная, нежная, терпеливая, она должна любой ценой поддерживать в ветреном Эдуарде уверенность, что он не ошибся в выборе. Что ж, королева есть королева, и кому какое дело до того, что спрятано у нее в глубине сердца…
4.
Эдуард вошел стремительно. За ним поспешала стайка слуг, но он отослал их грубым окриком.
Молча миновал Элизабет, остановился у камина и уставился на огонь.
Элизабет видела, что король измотан и раздражен, и ждала, пока он успокоится. Воцарилась тишина, прерываемая лишь гудением огня да завыванием ветра в трубе.
– Все идет хуже некуда, Элизабет, – наконец сдавленно сказал король и устало потер лицо ладонями.
– На все воля Божья, – тихо ответила королева.
– Воистину. Ибо если еще полгода назад я считал, что трон наш прочен как никогда, то сегодня судьба отвернулась от меня, и мы можем потерять и власть, и королевство, и саму жизнь.
Он казался изможденным. Элизабет ласково коснулась отливающих медью волос мужа.
– Как знать. Все может вернуться…
– Нет, Элизабет, нет! Клянусь обедней, я в отчаянии. Подумать только! Казна пуста, народ нищенствует, голод, мор, грабежи… Наемники бунтуют и грабят крестьян, а я вынужден молчать, потому что заплатить им нечем. Мои подданные ненавидят меня и считают, что именно король довел страну до разорения.
В некоторых графствах королевских гонцов ловят как слуг узурпатора и вздергивают на суку у дороги. Целые графства не признают моей власти. Кент, Уорвикшир, Оксфордшир!.. Это лены Ланкастеров, и я ничего не могу поделать с ними. Непокорные вассалы не признают меня своим сюзереном. Святые угодники! А ведь еще не так давно я чувствовал себя хозяином своего королевства!
Глостер и кое-кто из лордов настаивают на военных экспедициях внутрь страны, дабы покарать ослушников, но как я могу развязать войну сейчас, когда распря Роз наконец, приутихла? Как я могу пойти на это, когда опасность ежеминутно грозит извне?
Уорвик в бешенстве, он собрал во Франции крупные силы беглых ланкастерцев и французских солдат, а Людовик помогает ему и деньгами, и оружием. Коварная Шотландия только и ждет, когда Ланкастер и Йорк вновь схлестнутся, чтобы обрушиться на нас с севера. Господи, помяни царя Давида и всю его кротость!
Элизабет, дошло до того, что я не могу верить даже ближним. Лорд Стенли, например, отмалчивается и сторонится меня. Ричард сообщил, что в его замке побывал посланец Уорвика. Они долго беседовали, и чем закончился их разговор – Бог весть. Лорд Бонвиль открыто дерзит, Хенгер-форд держится не по сану надменно, а добряк де Ла Поль постоянно угрюм и в явной растерянности. Монтегю? Он любимый брат Уорвика, и я уверен, что его клятва в верности столь же нестойка, как солнечная погода в Йорке.
Несмотря на то, что второй Невиль, архиепископ Йоркский Джордж, держится смиренно и благонадежно, Монтегю уже дерзает, открыто высказываться в пользу Ланкастеров. Как он ликовал, когда Кларенс бежал от меня к Уорвику! А все эти Монтгомери, Стаффорды, а Бонвиль, наконец?!
