Диана Гэблдон - Путешественница Книга 1. Лабиринты судьбы

— Определенно, — ответил Джейми и улегся в постель рядом со мной.

Его тело было твердым и холодным, как мрамор, и я пискнула, но не стала противиться, когда он решительно прижал меня к груди.

— Надо же, какая ты теплая! Давай–ка сюда, поближе.

Он просунул свои ледяные ноги между моими и, обхватив мои груди ладонями, издал вздох чистого удовлетворения. Я расслабилась рядом с ним, чувствуя, как благодаря перетеканию тепла сквозь тонкий хлопок одолженной мне Дженни сорочки наши с ним температуры начинают выравниваться. Огонь в камине полыхал вовсю, но разогнать холод он не мог. Согревая друг друга, можно было добиться куда большего эффекта.

— Ну вот, дело того стоило, — заявил Джейми. — Я мог отколошматить парня до полусмерти — отец пару раз так с ним и поступал — и не добился бы этим ничего, разве что укрепил его решимость удрать из дома при первой возможности. Но теперь малый предпочтет прогуляться по горячим угольям, чем снова предпринять что–то подобное.

Джейми говорил с уверенностью, и мне подумалось, что он прав. Юный Айен со смущенным видом принял прощение своих родителей в форме поцелуя от матери и быстрого крепкого объятия от отца, а потом отправился в постель с пригоршней печенья, наверняка обдумывать любопытные последствия непослушания.

Джейми тоже получил отпущение с поцелуями, и я заподозрила, что это для него важнее, чем результативность его действий по отношению к племяннику.

— По крайней мере, Дженни и Айен больше на тебя не сердятся, — сказала я.

— Да. По правде говоря, они не так уж сильно сердились, просто не знали, что делать с малым, — пояснил он. — Они уже воспитали двух сыновей, и Джейми–младший, и Майкл — оба славные ребята, но они больше похожи на Айена по всем повадкам. Юный Айен тоже достаточно спокойный малый, но он гораздо больше похож на мать. И меня.

— Фрэзеры упрямы, а?

Этот клановый принцип я усвоила первым делом, когда познакомилась с Джейми, и весь мой последующий опыт только подтверждал эту мысль.

Он негромко хохотнул.

— Пожалуй, что так. Может, Айен–младший и похож на Муррея, но он настоящий Фрэзер, это точно. А на такого упрямца кричать без толку, и бить его бесполезно — это лишь укрепляет его решимость.

— Буду иметь это в виду, — рассеянно отозвалась я.

Одна его рука поглаживала мое бедро, мало–помалу прокладывая путь по ночной рубашке вверх. Внутренняя печь Джейми уже разожглась, и его крепкие, жавшиеся к моим голые ноги вполне согрелись. Одно колено осторожно проталкивалось между моими бедрами, раздвигая их. Я в ответ чуть сжала его ягодицы.

— Доркас рассказала мне, что есть джентльмены, готовые платить в борделе хорошие деньги за то, чтобы их отшлепали. Она говорит, что они находят это… возбуждающим.

Джейми хмыкнул, напрягая ягодицы, потом расслабился, когда я легонько погладила их.

— Наверное, так оно и есть. Доркас всяко виднее, но сам я этого не понимаю. Есть множество гораздо более приятных способов помочь штуковине встать, если уж на то пошло. С другой стороны, — добавил он, — справедливости ради стоит сказать, что, когда это делает не отец или там племянник, а смазливая девчонка, оно может восприниматься по–другому.

— Возможно. Может, мне стоит как–нибудь попробовать?

Впадина на его горле находилась прямо перед моим лицом, и я видела едва заметный белый треугольник шрама прямо над ключицей. Я прижалась губами к пульсировавшей там жилке, и он вздрогнул, хотя ни ему, ни мне уже не было холодно.

— Нет, — сказал он, слегка задыхаясь.

Его рука зашарила у ворота моей сорочки, развязывая ленты. Он перекатился на спину, неожиданно подняв меня над собой, как будто я вообще ничего не весила. Быстрое движение пальца — и сорочка спала с моих плеч, а соски напряглись, как только их коснулся холодный воздух.

Он улыбнулся мне, наполовину прикрыв веками казавшиеся чуть более раскосыми, чем обычно, глаза, тепло его ладоней окружило мою грудь.

— Я ведь сказал, что могу придумать более приятные способы.

Свеча оплыла и погасла, огонь в очаге горел слабо, в затуманенное окно смотрели бледные ноябрьские звезды. Было сумрачно, но мои глаза уже приспособились настолько, что я без труда различала все детали обстановки: кувшин из толстого белого фарфора, тазик, вообще–то синий, но в звездном свете казавшийся черным, кучка одежды Джейми на табурете у постели.

Джейми тоже был отчетливо виден: покрывала отброшены назад, мускулистая грудь слабо поблескивала. Вне себя от восхищения, я любовалась завитками темно–каштановых волос, спиралью поднимавшихся над бледной, свежей кожей, и непроизвольно, не в силах оторваться, обводила пальцами линию ребер.

— Это так хорошо, — мечтательно произнесла я. — Замечательно иметь под рукой мужское тело, к которому можно прикасаться.

— Значит, тебе оно все еще нравится? — смущенно спросил он, польщенный и словами, и лаской.

Его рука обняла меня за плечи.

Я промычала нечто утвердительное. Может быть, нехватка этого и не осознавалась мной слишком остро, но, получив все это в свое распоряжение, я смогла в полной мере насладиться радостью той сонной интимности, в которой мужское тело становится столь же доступным тебе, как твое собственное, словно его очертания и фактура стали продолжением тебя самой.

Я пробежала рукой по плоскому животу, по гладкому выступу тазовой кости и мускулистой выпуклости бедра. Отблески догорающего огня упали на ярко–золотистый пушок на руках и ногах и заиграли в каштановой гуще между его бедрами.

— Господи, ты чудесное волосатое создание, — сказала я. — Даже там.

Моя рука скользнула вниз, и он послушно развел ноги, позволяя прикасаться к густым пружинистым кудряшкам в складке ягодиц.

— Слава богу, никому еще не пришло в голову охотиться за моей шкурой, — добродушно пробормотал Джейми. Он решительно обхватил одной рукой мой зад, поглаживая по округлой выпуклости большим пальцем, а другую руку закинул за голову, лениво скользя взглядом по всей длине моего тела. — Но ты, англичаночка, стоишь ошкуривания еще меньше, чем я.

— Надеюсь, что так.

Я слегка передвинулась, чтобы, когда его теплая рука переместилась на мою обнаженную спину, полнее воспринимать его касания.

— Ты когда–нибудь видела гладкую ветку, которая долгое время пробыла в спокойной воде? — спросил он, и его палец легонько пробежался вверх по моему позвоночнику, оставляя за собой рябь гусиной кожи. — На ней крохотные пузырьки, сотни, тысячи и миллионы. Она выглядит так, как будто покрыта мехом или серебристым инеем.