Лейла Мичем - Дикий цветок
Домашняя прислуга состояла из двух служанок, одной из которых была Сэсси, дочь Эми. Она помогала Дарле присматривать за Майлзом. Держать дом в идеальной чистоте, так, как требовала от служанок Дарла, было просто невозможно, поэтому, как рассказывала Сэсси матери, «она, как моряк, вынуждена вычерпывать воду из протекающей лодки». Ни один гость, навещавший одноэтажный, обшитый белыми досками домик, который снимал для своей семьи Вернон Толивер, не мог сдержать своего восторга по поводу чистоты, порядка, мира и гармонии, царящих там.
Вернона несколько удивляла одержимость жены тем, чтобы быть (или казаться) не хуже, а лучше своих богатых подруг. Прежде никто из трех семейств Толиверов, Дюмонов и Уориков не пытался пустить друг другу пыль в глаза. Уровень достатка не имел никакого отношения к их многолетней дружбе. Вернон радовался тому, что жены Джереми Третьего и Абеля уважительно относятся к их дружбе и не отличаются особой претенциозностью.
Вернон приписывал чрезмерное усердие Дарлы ее желанию вызвать в нем чувство гордости. Жена не хочет, чтобы он когда-либо пожалел о том, что не женился на ком-либо побогаче. Вернон уверял ее днем и ночью, что лучше жены на свете быть не может. Ни одна женщина, ходящая по земле, не могла бы до такой степени воодушевлять мужчину. Он чувствует себя среди друзей и в обществе королем.
Впрочем, Вернон видел на горизонте две тучи, грозящие омрачить его домашнее счастье. Несмотря на все их старания, Дарла пока не забеременела снова (хотя то же относилось и к Пикси с Беатрисой), что невольно наводило Вернона на мысль о «проклятии Толиверов», каким бы смехотворным это ни казалось. Второй мрачной тучей висело над ним разочарование в сыне. Майлзу уже исполнилось четыре года. В его возрасте Вернон с радостью проводил дни напролет с отцом на землях Сомерсета. Он любил, когда работники на плантации с ним панькаются, обожал есть арбузы прямо с баштана, ухаживать за животными и играть с негритятами. Но больше всего маленький Вернон любил ездить со своим отцом в поля. Так же было и у его отца с дедом. Приезды же на плантацию Майлза кончались слезами и детской истерикой спустя несколько минут после того, как Вернон снимал сына с фургона. Каждая попытка уговорить его немного расслабиться и повеселиться вызывала водопад жалоб и слез. Майлз не любил сидеть в седле. Лошади его пугали. Кожа натирала ему ноги. Дети работников казались ему слишком грубыми. От свиней и коз воняло. Солнце палило. Мухи и комары донимали. Майлз вечно был голоден, хотел пить и волновался. Он то и дело просился домой.
— Ребенок просто слишком мал, чтобы относиться к плантации так, как относишься к ней ты, Вернон, — говорила мужу Дарла. — Дай ему время.
У Вернона, впрочем, имелось неприятное предчувствие, не вполне обоснованное, как он сам себя убеждал, что любовь мальчика к земле, которую так любит его отец, со временем не появится. Дарла равнодушно относилась к ежедневной работе и заведенным порядкам на плантации, которую Сайлас Толивер вырвал у дикой природы, а его сын Томас сберег такой большой ценой. Жена выслушивала с вежливостью, но без особого интереса, его рассказы о трудовых буднях на плантации, о событиях, от которых зависело их благополучие. Вернон подозревал, что Майлз в этом отношении пойдет по стопам Дарлы. Что станет с Сомерсетом, если его сын и единственный наследник не захочет пойти по стопам отца?
Но потом одно из облаков развеялось: Дарла сообщила, что беременна.
Глава 97
— Дарла надеется, что родится мальчик, — сообщила Джессика Джереми.
— Девочка в семье — это хорошо, — сказал тот. — Она внесет свежую струю. А кого хочет Вернон?
— Он не против дочери, но наши маленькие девочки имеют плохую привычку умирать молодыми.
— А-а-а-а… — произнес Джереми в свойственной ему манере.
Было видно, что больше на эту тему говорить он не хочет. Джессика научилась понимать настроение друга не хуже, чем он — разбираться в «выражении» ее бровей.
— Вернон признался мне, что, если родится девочка, он будет настаивать, чтобы она называла его папой, — сказала Джессика. — Ему не нравится, что Майлз предпочитает называть его отцом. Он говорит, что не настолько стар для такого обращения. Это Дарла научила сына звать Вернона отцом.
— А-а-а-а… — вновь произнес Джереми.
— Да уж.
Вновь наступила осень. До конца XIX столетия оставалось три месяца. По всей стране люди с нетерпением ожидали наступления нового века. В бельведере старые друзья часто болтали на эту тему. Джессика сообщила Джереми, которому читала главы будущей книги, что пуристы считают: новое столетие начнется 1 января 1901 года, так как по григорианскому календарю годы считают от одного до ста. Джессика радовалась тому, что прагматики с ними не согласны и считают по древнему астрономическому правилу от нуля до девяноста девяти. Старушка вслух опасалась, что не доживет до нового столетия, если за начало такового принимать 1901 год.
— Не стоит, Джесс, — предостерег собеседницу Джереми.
— Просто констатирую факт, Джереми. Старое тело уже не то, что прежде. Оно дает о себе знать каждое утро, когда я встаю с постели.
— Ну да.
Джереми закинул ногу на ногу. Старик сидел на качелях в бельведере. По его внешнему виду Джессика догадалась, что ее упоминание о неизбежности конца омрачило его настроение. Ей было восемьдесят два года, ему — девяносто три. Джессика переменила тему разговора. Она получила письма от Сары Конклин и Типпи. Внешнеторговая палата избрала Сару в числе других представлять «женщин Бостона минувшего столетия». Типпи запустила в производство новую линию одежды для передовых женщин, которые в последнее время все чаще и чаще давали знать о себе в обществе. Они хотели быть полезными и независимыми.
— Комфортно, практично и эстетично, — процитировала Джессика описание, данное Типпи своим новым фасонам одежды.
Джереми встретил ее рассказ своим всегдашним «а-а-а-а». В конце концов Джессика перешла к тому, из-за чего прислала старику записку с приглашением встретиться. Женщина потянулась к маленькой коробочке для драгоценностей, которую принесла с собой в бельведер.
— Джереми, дорогой, я хочу попросить тебя кое о чем.
— Все что угодно, Джесс. Ты ведь и сама знаешь…
— Ты мог бы продать это вместо меня?
Джессика открыла крышку коробочки. Внутри лежала изумрудная брошь, которую отец подарил ей на восемнадцатилетие. В глазах старого друга промелькнули узнавание и удивление.
— Джесс! Именно эта брошь была на твоем платье, когда я впервые тебя увидел! — воскликнул он.
