Хазарский меч - Елизавета Алексеевна Дворецкая
«Беленько мыть!» – сказал он ей, когда они виделись в последний раз. Перед той проклятой свадьбой. Она, помнится, белье колотила на мостках. И что ей сказать ему теперь? Высоконько висеть? Буйные ветры под ноженьки?
Заранка постояла, унимая бешено бьющееся сердце. Ветер толкал труп, вращал вокруг веревки. Но сколько ни вертись, а не сорвешься, покуда волки тебя не обдерут…
Вот Волкиня и нашел свой конец. Это значит, в городе никого нет, если тело даже некому снять?
Как ни странно, это происшествие отчасти успокоило Заранку, убедило, что она здесь одна. Переведя дух, она опять направилась к воротам.
Створки оказались проломлены, вокруг валялись груды щепок и всякого древесного сора. Через проем Заранка осторожно заглянула внутрь.
Тархан-городец и внутри изменился. Несколько построек просто исчезли – они не сгорели, а были разобраны и вынесены, судя по пустым пятнам, засыпанным разным мусором. И везде валялось… валялись… Заранка сглотнула, уже понимая и не желая понимать, что это такое.
Это же тела… мертвецы. Только что она задавала себе вопрос, куда делись жители Тарханова, и вот она знает ответ. Она их видит.
Часть тел лежали кучей у края вала, что ближе к реке. Какие-то остались у подножия, там, где не мешали пройти. Двери изб и клетей почти все были отворены. Везде были разбросаны какие-то тряпки, обломки не пойми чего.
Заледенев, с трудом перебирая ногами Заранка направилась к Миравиной избе. Она сглатывала, волосы шевелились от мысли, что она там увидит, но не идти она не могла. Нельзя увидеть этот ужас и уйти, не узнав всей правды до конца. Кровь стыла от мысли, что сейчас какой-нибудь из этих закоченевших, безликих мертвецов вдруг пошевелится, приподнимется, схватит ее за ногу… Было еще светло, но здесь, за много верст от живых людей, когда мертвецов были сотни, а она – одна, им и свет не помеха.
Дверь в знакомую избу тоже была открыта. Заранка заглянула туда… и не увидела ничего, кроме мусора. Почти ничего. Лавки, стол, печь остались на месте, но вся утварь исчезла. Зато везде валялись окровавленные, скомканные тряпки, грязная солома охапками – видно, кто-то на ней спал, и этих людей было много. Даже на холоде еще ощущалась слабая вонь.
Но где же сама Мирава? Ольрад? Елина и Рдянка? Тот старик с черными руками, старый кузнец, что вечно у них отирался, будто свекор? Никого! Следов, правда, в избытке, но не говорят они ничего.
Заранка обошла дом, заглянула на полки, полати и за печь – пусто. В подпол не полезла – страшно. Сестрина укладка, в которой привезли ее приданое, исчезла, осталось немножно просыпанной сушеной травки. Заранка зачем-то понюхала ее, да и так узнала веточку и крупинки сухих цветоков, собранные в метелочку, – полынь. Кровь затворяет, раны очищает, разные утробные хвори лечит… Конечно, у Миравы был запас.
Сама не зная зачем, Заранка сунула веточку за пазуху. Единственное свое наследство от сестры.
Но где же Мирава? Где все ее домочадцы?
Заранка зашла в кузницу, но и там не нашла никого и ничего. Весь товар и орудия исчезли.
Она вышла на площадку и там замерла, озираясь. Неужели те, кого она ищет, здесь? В этой вот куче, где тела свалены одно на другое и совсем не напоминают людей, а похожи на кучи непонятно чего, обрубки дерева… Ни одного лица она не видела – и слава чурам, у нее бы сердце остановилось, если бы хоть одно лицо на нее взглянуло.
Даже если бы у нее хватило духу поискать, перевернуть и разогнуть окоченевшие тела уже бы было возможности. Глядя на них, Заранка постепенно осознавала: если они там… у нее уже нет ни сестры, ни зятя… И Ярдар где-то там. Тот, кто должен был привести ее в Тархан-городец как свою жену… А если бы привел – и она сейчас лежала бы в этой общей куче, застывшая, как промерзший кусок дерева?
Нет, если бы он тогда, летом, выполнил ее желание, она бы… Она бы отдала ему счастливый поясок, привязала бы к нему удачу. И не пошел бы он в этот злополучеый поход на Угру, а если пошел бы – вернулся бы с победой. Не пришли бы сюда русы, не убили бы… всех. Заранка не могла, конечно, подсчитать, все ли три сотни тархановских жителей здесь лежат, но видела, что часть тел – женские. Так что, может, и все.
Ярдар знал, что так будет. Поэтому приезжал к ней, просил прощения, предлагал любую награду за то, чтобы сняла проклятье. Она и сняла бы. Разве она хотела… этого? Хотела смерти всех этих людей? Она бы сделала то, о чем он просил, если бы судьба дала им еще немного времени.
Но судьба никого не ждет. Порой она предупреждает, порой обрушивается неожиданно, но никогда не спрашивает: слышал ли ты ее предвестья, понял ли, поверил ли? Не уговаривает, не ждет, пока поймешь и поверишь. Не дает оборвать неудачный кусок нити и подпрясть новый, получше.
А ведь Мирава ей говорила. И Ольрад говорил. «Все мы в одном котле», – как наяву услышала Заранка голос зятя. И она ведь хотела все исправить, поэтому и поехала с ними. Только не так быстро исправить, как хотел Ярдар. Но, когда она отказывала Ярдару, разве она знала, что ведет… вот к этому? К жуткой мысли, что Мирава и Ольрад лежат где-то среди этой мерзлой груды бывших людей?
Леденея от ужаса, Заранка не могла даже заплакать. Ее ужас слишком велик, целая река слез его не вместит. Она стояла неподвижно посреди разоренного городка и хотела одного: сейчас же превратиться в белую березку, как в песнях. Стоять на этом месте зиму и лето, чтобы ветер трепал тонкие ветви. Летом она будет шелестеть листвой, петь утешительные песни этим душам, во множестве витающим вокруг, осенью обронит тысячи золотых слез над их горькой судьбой. А зимой вместе с ними заснет.
Закрыв глаза, она невольно покачивалась, уже видя себя этой березкой и чувствуя покой искупления, сменивший ужас вины… Вот так стоять, всегда, всегда… Хорошо, что она больше не человек, она – деревце, она лишь горюет и плачет, и ее вины больше нет…
Какой-то шум вырвал ее из этого морока. Заранка приоткрыла глаза, потом распахнула их во всю ширь.
В воротах застыл всадник на рыжем коне. Был он в пластинчатом доспехе, в островерхом шлеме, но даже под кромкой шлема
