Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи
Бертий понемногу успокоилась, расставляя на подносе чашки и тарелку с печеньем. Бертран взял фарфоровый кофейник. Оба испытали чуть ли не облегчение, занимаясь повседневными вещами после того, что между ними только что было.
— Для вас это немалые расходы, — рассеянно проговорила молодая женщина.
— Это меня меньше всего беспокоит. Я унаследовал семейное состояние, плюс деньги жены — временами меня это тяготит. Я ничего не делаю наполовину, и к тому же я убежденный социалист. Мои взгляды во многом сходны со взглядами Базиля Дрюжона. Поэтому я согласился защищать Жана Дюмона, который так похож на персонажей романов мсье Золя, моего любимого писателя!
Бертий задохнулась от восторга.
— Золя и мой любимый автор! — воскликнула она. — А Гийома это огорчает. Он говорит, что книги Золя отвратительны и что людская природа в них выписана в самых худших своих аспектах. А я читаю их, как наставления.
Пришел черед радоваться и удивляться Бертрану.
— Наконец хоть кто-то разделяет мое мнение! И это вы, Бертий! Мы на пороге эры прогресса. Зачем же прятать лицо, изображая целомудрие? Общество, не важно, крестьянское или буржуазное, нужно рисовать таким, каково оно есть.
Его слова радовали Бертий и в то же время ранили. Хотела бы она вот так обсуждать литературу с мужем!
— Вернемся к Жану, — сказала она. — Надеюсь, он не будет слишком жесток с Клер. Она любит его больше жизни. И я не хочу, чтобы она снова страдала. Клер пригласила нас на Рождество, но моему супругу в голову пришла глупая идея помириться с дядей и тетей, которые могут упомянуть его в завещании. Так что праздновать мы будем у них и поедем на мессу в собор.
Оба не могли не заметить, что в разговоре часто упоминали своих супругов. Это помогло им опуститься с небес на землю.
— Я больше не буду наведываться в магазин, — сказал Бертран. — Не хочу создавать вам проблем.
— Думаю, они уже возникли. Соседи у нас очень любопытные. Конечно же, видели, как вы вошли и как обняли меня… Разумеется, чтобы не дать мне упасть, но им-то не объяснишь! Хотя мне плевать! Вы правы, лучше не приходите. Я расскажу о вашем визите Гийому, ведь слухи до него все равно дойдут. Скажу, что вы пришли сообщить о помиловании Жана и у меня подломились ноги.
Они немного помолчали, огорчаясь, что приходится заботиться о приличиях. Бертий совсем обессилела, у нее дрожали ноги.
— Пожалуйста, выйдите через магазин! На двери табличка «Закрыто», но если кто-нибудь войдет, я спущусь. На улице в это время дня спокойно. А я пока прилягу!
У Бертрана перехватило дыхание. Стоило представить ее на кровати и красивую головку на подушке, как у него вскипела кровь. Пришлось подавить запретные слова, рвавшиеся с губ: «Будьте моей! Прямо сейчас! Бертий, сжальтесь!» Он знал: она согласится, и потом будут муки расставания и влечение еще более сильное, нестерпимое.
— Я вас оставляю, — проговорил он. — Обязательно заеду на мельницу, обрадую Клер, даже если это будет поздно вечером. Моя жена непременно попросит новых книг, так что я еще зайду, в качестве покупателя. Не видеть вас хотя бы время от времени — нет, невозможно! До свидания!
Она надеялась на прощальный поцелуй, о котором было бы потом так приятно вспоминать, но Бертран уже устремился к лестнице. Зазвенел дверной колокольчик, эхо донесло торопливые шаги по тротуару. Не зная, радоваться ей или отчаиваться, Бертий тихо заплакала.
Глава 20. Свободный человек
Ангулем, 24 декабря 1902 года
Жан разглядывал себя в зеркале платяного шкафа. Роскошнее гостиничного номера, в котором он провел первую настоящую ночь свободы, Жан ничего в своей жизни не видел. Поэтому Бертран Жиро представлялся ему чуть ли не набобом — еще бы, такая щедрость по отношению к бывшему заключенному!
Окно, выходившее на площадь Аль, где ездили фиакры, экипажи, а иногда и блестящие автомобили, было открыто настежь. Вокруг здания под металлической крышей торговцы морепродуктами, домашней птицей и цветочники уже расставили свои прилавки.
Морозный воздух пьянил Жана, истосковавшегося по свободе и широким просторам. Он все не мог поверить в столь значительную перемену в своей жизни. Помилование! «Вы теперь — свободный человек!» — все повторял адвокат. Никогда больше не придется ни лгать, ни прятаться. И он теперь сможет достойно воспитывать дочь, на виду у всех.
Бертран приехал за ним в тюрьму Сен-Рок. В гостинице «Золотой фазан» он дал хорошие чаевые портье, который с тревогой поглядывал на Жана. Вид у того и вправду был… непрезентабельный.
— В вашем номере есть ванная, — сказал мэтр Жиро, пребывая в до странности приподнятом настроении. — Я купил вам костюм, нательное белье, рубашку и туфли. У нас одинаковая комплекция.
Предусмотрительности адвокату хватило и чтобы обеспечить освобожденного средством от вшей, гребешком, щеткой для волос и бритвенными принадлежностями.
— А когда приведете себя в порядок, — улыбаясь, продолжал Бертран, — можем вместе поужинать. Кухня в гостинице хорошая.
Но это предложение Жан отверг. Ему хотелось побыть одному.
— Ладно. Попрошу, чтобы ужин подали вам в номер, часам к девяти. Завтра довезу вас до моста, где дорога сворачивает к поместью. Вы не передумали навестить Фостин?
— Я еду ее забрать, — резко поправил его Жан.
Мужчины попрощались. Вздохнув с облегчением — наконец предоставлен сам себе! — бывший узник исправительной колонии Ла-Куронн осмотрел комнату с удобной мебелью и огромной кроватью. Вышитое покрывало алого атласа, большие мягкие подушки, ванна, медные краники, горячая вода — все это было словно из другого мира. На ферме Шабенов он мылся на улице в большой лохани, ледяной водой и куском желтого, пахнущего глицерином мыла. Так же было и когда он жил у Базиля.
Целый вечер Жан оттирал с кожи грязь, избавлялся от вшей, кишмя кишевших в его густых темных волосах. Потом заснул, нагой, на шелковых простынях.
Утром он обозрел в зеркале нового Жана Дюмона. Костюм был словно на него сшит, рубашка тоже. Туфли — немного тесноваты. Усы и бороду он сбрил и уже об этом жалел.
«Крошка Фостин не видела меня без растительности на лице! Что, если она меня не узнает?»
Как бы он был счастлив, если бы не эта тяжесть на сердце, которую оставили смерть Жермен и
