Юлия Леонова - Я вам любви не обещаю (СИ)
На службе ввиду полученного ранения ему предоставили длительный отпуск, но он был не рад тому. Пребывая в вынужденной праздности и безделье, ему нечем было отвлечь себя от горестных размышлений. Возвращаться в Бахметьево желания не возникало, но и в Петербурге становилось тошно от косых взглядов и шепотков за спиной.
Он, безусловно, испытывал удовлетворение от того, что Пётр Родионович понесёт заслуженное наказание. Но, всё же, размышляя над тем, не мог понять, как возможно быть столь безжалостным человеком, как возможно было замыслить столь подлую интригу, которая разрушила жизнь ближайших родственников. Ведь его принимали в доме Уваровых, Елизавета Петровна так и вовсе собиралась отписать племяннику имение. Воистину алчность людская не знает границ!
И как теперь жить? Ну, ладно он сам. О нём поговорят и забудут, а вот Вера, Ольга, Анна – чем они-то провинились перед Господом? За что он посылает им столь тяжкие испытания. Может быть, именно потому, встретив сегодня Ланского и зная о его увлечении Ольгой, рассказал ему об участи, что постигла княгиню, в душе надеясь, что Сержу хватит смелости противостоять устоям великосветского общества и принять верное решение. Но вот Анна... Бедная девочка. Росла, как княжна, а оказалась бесприданницей!
И что ожидает его собственного ребёнка? Ежели его мать станет парией, то и дочери или сыну не стоит уповать на доброе отношение.
- Барин, её сиятельство просили вас выйти к ужину, - заглянул в кабинет Стёпка.
Георгий нехотя поднялся с дивана, на котором предавался своим безрадостным размышлениям относительно собственного будущего и будущего Веры, их ребёнка, Ольги и Анны. Лидия Илларионовна уже ожидала его в столовой.
- Как всё прошло? – поинтересовалась графиня, дождавшись, когда сын присядет за стол.
- Скверно, маменька, - хмуро ответил Георгий.
- Неужели этого ужасного человека оправдали? – искренне возмутилась Лидия Илларионовна.
- Нет. Пётр Родионович отправится на каторгу. Но сам процесс превзошёл мои худшие ожидания.
- Отчего? – пригубила бокал с ином графиня.
- Адвокат Караулова умудрился вытащить на всеобщее обозрение всю изнанку жизни Уваровых, - вздохнул Бахметьев.
- Я ещё тогда говорила тебе, что не стоит с женой Николая Васильевича, царство ему небесное, путаться, Юра, - перекрестилась Лидия Илларионовна.
- Сначала с женой, потом с дочерью, - горько усмехнулся Георгий. – Во истину меня с этим семейством злой рок связал.
- Дочерью? – вздёрнула бровь графиня.
- Да, маменька, - усмехнулся Бахметьев, - для всего Петербурга уже не секрет, что Вера Николавна старшая дочь Николая Васильевича и единственная законная наследница всего состояния Уваровых.
- Боже мой, Юра! – графиня столь резко поставила на стол бокал, что вино выплеснулось на скатерть. – Какой ужас! У этой женщины воистину нет ни стыда, ни совести!
- Вы совершенно не знаете её, маменька. Потому не стоит столь дурно отзываться о ней. Не её в том вина. Как я уже говорил, это господину адвокату пришла в голову мысль копаться в грязном белье благородного семейства.
- Ты её защищаешь, - вздохнула графиня, - полно, Юрочка. Уверена, что ты встретишь ещё достойную женщину, которая полюбит тебя и станет матерью твоих детей.
- Достойную? - отодвинул тарелку Георгий, откинувшись на спинку стула. – Как по-вашему, какая она, достойная? Вероятно, с хорошей родословной, незапятнанной репутацией и внушительным приданым? Так, маменька?
- Не стоит иронизировать по этому поводу. Да, именно так я и считаю, - поджала губы графиня.
- Вероятно, вы правы. Я женюсь на благовоспитанной барышне, достойной стать графиней Бахметьевой, а после, когда на свет появится законный наследник, пущусь во все тяжкие, как мой отец, и постараюсь наплодить побольше байстрюков.
- Юра! – возмущённо воскликнула графиня. – Не смей говорить об отце в подобном тоне!
- Отчего вы не вышли замуж за Дашкова? - пристально глядя в глаза матери поинтересовался Георгий. – Ведь он любил вас, да и сейчас любит, тогда как отец никогда не питал к вам тёплых чувств.
- Я любила твоего отца, очень любила, - отвела глаза графиня.
- А он вас нет, - отвернулся Георгий. – Неужели и меня ждёт то же самое, маменька? Есть только одна женщина, которой отдано сердце, но, увы, она меня не любит.
- Я пойду, пожалуй, - поднялась из-за стола Лидия Илларионовна.
Георгий остался один. Хотел было кликнуть Степана, дабы бренди принёс, но передумал. Тягостный вышел разговор, оставивший горький осадок на душе. Проходя мимо спальни матери, Бахметьев услышал сдавленные рыдания. Вероятно, он и в самом деле был неоправданно жесток с ней, напомнив о прошлом, и сожаление по этому поводу камнем легло на сердце.
Ночью ему не спалось. Ныла не до конца зажившая рана, мучили угрызения совести, потому задремал он только под утро, но сон его был недолгим.
Едва рассвело, Лидия Илларионовна нарушила его покой. Георгий редко видел мать такой - неприбранной, в домашнем капоте поверх ночной рубашки. Войдя в спальню, madame Бахметьева тяжело опустилась в кресло у его кровати.
- Она любит тебя, - без всяких предисловий начала она. – Это я запретила ей приезжать в Бахметьево, и письма она писала. В Прощёное воскресенье я в храме была. Мы виделись с Верой Николавной, и она справлялась о тебе, а я... - судорожно вздохнула графиня, - заставила её думать, будто ты при смерти. Прощать надобно было всем, а я не смогла ей простить. Она тобой завладела всецело.
- Зачем? – приподнялся на локте Бахметьев, - зачем вы вновь вмешиваетесь в мою жизнь?
- Прости меня, Юрочка. Прости, - потянулась Лидия Илларионовна к руке сына.
- Бог простит, маменька, - поднялся с постели Георгий. – Стёпка, одеваться! – позвал он денщика. – Пусть выезд готовят, в Покровское поедем.
Глава 61
Для середины марта стояла весьма тёплая погода. Солнышко пригревало с каждым днём всё сильнее и сильнее. Снег в полях осел, потемнел, и местами уже виднелись проталины. Но пробуждение природы от долгого зимнего сна ничуть не радовало кучера, погонявшего порядком уставших лошадей, поскольку раскисшая дорога создавала немало препятствий в виде глубокой колеи, наполненной талой водой. Ох, уж эта русская дорога, сколько говорено о ней было, сколько песен сложено, да только нынче не до песен стало! Тихо чертыхаясь себе под нос, возница недобрым словом поминал барина, пожелавшего в такую пору пуститься в путь.
Покровское от Петербурга отделяли чуть более тридцати вёрст, но эти самые тридцать вёрст, стали почти неодолимыми. Только после полудня тяжёлый дорожный экипаж доехал до усадьбы. Привратник без лишних слов и расспросов распахнул ворота, впуская на подъездную аллею карету, почти доверху забрызганную грязью. Сторожу был знаком сей экипаж, как и его владелец.
