Духовная - Наталья Кашина
– Почему же вы не написали Полине Ивановне? Ну то есть не вы, попросили бы батюшку. У него и лошадь есть. Как-нибудь письмо до столицы бы и добралось.
– Пашка, подлец, говорил, что Полина на письма отвечать перестала, видать, забыла старика. Да и совестно мне было. Что написать-то? Что я, слабоумный, пригрел на груди змееныша? Что сам позволил ему развалить все то, что ее батюшка своими руками столько лет создавал?
– Она переживает за вас, и, боюсь, я буду вынужден рассказать ей о нашей встрече.
– А ты-то ее откуда знаешь?
– Я ее муж.
– Как же? Она ж в монашки подалась? Хотя был тут один жених, как раз перед тем, как меня Пашка из дома выгнал.
– Офицер? Петр Юсупов?
– Да вроде он. Искал, спрашивал Полину. Но я ему не поверил. Раз жених, то должен знать где она? А раз не жених, то зачем тогда женихом назвался? В общем, я ему сказал, что Полина теперь невеста Христова, и что беспокоить ее больше не следует. С тем он и уехал. Так что? Брешешь, что муж?
– Нет, правда муж, бумага о венчании уже должна быть в Дворянском собрании.
– Значит, ты теперь новый хозяин?
– Выходит, что так. А потому, мне тебе Иван Фролович нужно задать несколько вопросов: кто такой этот Пашка, и что вообще в этой деревне произошло?
Фролович тем временем на ощупь налил себе и Николаю чаю:
– Ну тогда располагайся, разговор у нас с тобой будет долгий.
История, рассказанная Бочкаревым, начиналась более сорока лет назад в Екатеринбурге, куда два двоюродных брата Ивана, Бочкарев и Земский, лишившись родителей, подались на заработки. Проработав горняками, они смогли скопить денег и купили участок леса, чтобы рубить его для местных домен. Но только купили они не просто лес, а место под шахту, которую чуть ли не руками сами разрабатывали, пока не смогли нанять людей. Иванам повезло, месторождение оказалось простым для разработки и очень богатым, через несколько лет вокруг шахты выросла целая деревня, затем появилась и доменная печь. Вот только Иваны были самоучками, многого тогда не знали, потому и случилась страшная трагедия. И, как назло, в воскресенье. Батюшка тогда еще молодой был, церковь новая деревом пахла. Деревня вспыхнула, как спичка, а весь народ, от мала до велика, на службе был. Почти все угорели. Как народ падать начал, Иван Земский, силач, каких мало, людей на воздух выносить стал, все здоровье тогда на пожаре оставил, но жену спасти не смог. И родители Пашкины тоже в том пожаре угорели.
Пашку после этого на воспитание в другую деревню определили. Земский с дочкой поехал в столицу. Но Иваны дело свое не бросили, через несколько лет еще землю купили, еще домны поставили, заводы открыли. На этот раз все по науке. После смерти жены Земский в работу ушел с головой. Одно производство за другим открывал. Учился и ученых привлекал. А Бочкарев в Златоусте за управляющего остался. Все за Земским поспеть хотел, тут на месте от рассвета до заката трудился. Так и прожил всю жизнь бобылём. Потому, когда под старость из ниоткуда появился Пашка, Бочкарев и принял мальчишку как родного. Лишь бы был кто рядом.
– Так значит, Полина родилась здесь, в этой деревне?
– Да, когда пожар случился, она совсем малая была, даже покрестить еще не успели. Она вообще очень слабенькой родилась. Иван тогда в Петербург после пожара поехал еще и потому, чтобы столичным врачам ее показать. Там молочной мукой ее и выкормили.
– И вскоре после переезда в Петербург Земский снова женился?
– Про вторую жену Иван говорить не любил, надо сказать, вцепилась она в него намертво, никак ей его капиталы покою не давали. А ему-то что, после пожара он на женщин и смотреть не мог, а так думал, будет у Полины мать из благородных. Очень он добра дочке желал, только ради нее и жил.
Долго они с Фроловичем разговаривали, даже стемнеть успело. Уговорил его старик остаться у него на ночь. Дорога-то до города не близкая, а одному в лесу ночью делать нечего.
***
Полина написала письмо Николаю уже неделю назад, но ответа все не было. Как и не было новых писем для Оли. Девушка начала волноваться. Однажды вечером, заметя ее расстроенные чувства, к Полине подошла Александра Михайловна. После отъезда Николая она несколько отдалилась от Полины, но ее чуткое материнское сердце не позволило ей долго сердиться на девушку.
– Не переживайте, возможно ваше письмо с ним просто разминулось. Должно быть, он уже на пути в Петербург. На следующей неделе день рождения его матери. Он никогда не пропускал прием в ее честь. Никогда.
– Постойте, как вы узнали, что я ему писала?
– Тоже мне, бином Ньютона!
Александра Михайловна задорно прищурилась:
– А кто, вы думаете, крепил рисунки в детской?
Нет предела женскому коварству, но это был именно тот случай, когда Полина не могла сердиться на Александру Михайловну.
После это разговора волнения девушки поутихли, к тому же Александра Михайловна затянула ее в водоворот подготовки к приему. А Полина, которая с некоторых пор стала особенно ценить расположение компаньонки, не могла ей противиться. Хотя сама традиция отмечать день рождения, когда речь идет о покойной, ей показалась не богоугодной. Но и этому нашлось объяснение. Генеральша очень страдала перед смертью и боялась, что день ее памяти будет возвращать Юсуповых в последние тяжелые дни ее жизни. Поэтому она категорически запретила ее поминать, а вместо этого завещала продолжить традицию, начатую ею еще при жизни. День рождения Ольги Николаевны Юсуповой был своеобразным балом в межсезонье, целью которого было помочь молодым барышням на выданье, стесненным в средствах и связях, встретиться с блестящими молодыми офицерами и, быть может, устроить свою судьбу. Генерал обязывался каждый год отбирать семь блестящих холостых офицеров, в репутации которых он лично был уверен. А Ольга Николаевна, а после Александра Михайловна, отвечали за приглашение семи бесприданниц. Традиция эта была широко известна в Петербурге, а сам прием всегда становился событием, и уже барышни со средствами были готовы многое отдать, лишь бы оказаться в числе приглашенных.
Глава 11
Стоя напротив трюмо и собираясь с силами, чтобы спуститься вниз, Полина испытывала сильнейшее чувство déjà vu. И снова вечер начинается, а она даже не знает, будет ли на нем Николай. Приятное отличие этого вечера от бала в Петергофе было лишь в том, что по негласному правилу, заведенному еще покойной генеральшей, одеваться
