Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“
Мишель два раза прошелся большими шагами по комнатѣ, бросилъ въ каминъ свою папироску и сѣлъ снова.
Спустя минуту, Даранъ возобновилъ разговоръ:
— Однажды ты мнѣ объяснилъ, что такое палимпсестъ [11], и я эту мелочь запомнилъ. Ты мнѣ напоминаешь этотъ палимпсестъ. То, что видишь въ тебѣ, это не то, что было твое „я“ первоначально. Необходимо выявить въ тебѣ другой текстъ, другое содержанiе, скрытое отъ взоровъ уже долгіе годы подъ тѣмъ, который ты даешь прочитать каждому.
— Ты прекрасно знаешь, какую бы прочли исторію, — замѣтилъ горестно Мишель.
— Не нашлось ли бы тамъ подъ этой исторіей еще третьяго текста? Мишель, мнѣ бы очень хотелось, чтобы какой нибудь маленькій палеографъ, очень смышленый, смогъ бы пробудить въ тебѣ не того человѣка, какимъ сдѣлала тебя Фаустина Морель, но то дитя, которое я хорошо зналъ, работника, энтузіаста, поэта, серьезнаго юношу, слишкомъ даже серьезнаго, черезчуръ нелюдимаго, но такого добраго, такого нѣжнаго, такого довѣрчиваго, то прелестное существо, сердце котораго всегда оставалось бы совершенно открытымъ, умъ котораго расцвѣлъ бы пышно, если бы онъ могъ встрѣтить кроткую и искреннюю любовь, найти спокойную и трудолюбивую жизнь, къ которымъ онъ стремился. Ахъ! я тебя увѣряю, при небольшомъ усиліи, но большой любви, мы обрѣли бы его вновь, моего прежняго маленькаго друга.
Мишель покачалъ головой.
— Еще одна иллюзія, — сказалъ онъ.
Онъ пошелъ въ уголъ комнаты, взялъ съ этажерки изъ американскаго дерева флаконъ оригинальной работы, налилъ мадеры въ рюмку и поднесъ ее Дарану.
— Въ добрый часъ! — одобрилъ этотъ, — это не мой эликсиръ.
Затѣмъ, какъ если бы наслажденіе отвѣдать очень стараго и душистаго вина дало ему живѣе почувствовать гармоничную прелесть окружавшихъ его предметовъ, онъ сталъ оглядывать комнату, въ которой его такъ часто принималъ Мишель.
Теплый свѣтъ, струившійся сквозь большія стекла, таинственный, священный, какъ бы исходившій изъ стариннаго раскрашеннаго молитвенника или книги легендъ, оживлялъ увядшую красоту старинной парчи и потемнѣвшую позолоту рамъ и золотыхъ и серебряныхъ вещей, окружалъ атмосферой старины, пышности и вмѣстѣ съ тѣмъ сосредоточенности, мебель итальянскаго стиля XVI столѣтія. На мольбертѣ голова Христа, геніальный набросокъ, приписываемый Леонардо-да-Винчи и найденный Треморомъ у торговца старьемъ въ Болоньѣ, съ устремленными на что-то невидимое, полными непостижимаго, глазами.
— Красиво, очень красиво здѣсь, мой милый Мишель! Что это? Что-то новое — это расшитое церковное облаченіе, которое ты задрапировалъ тамъ подлѣ тѣхъ кинжаловъ. Какая дивная работа! воскликнулъ коллекціонеръ, поднимаясь со стаканомъ въ рукахъ, чтобы подробно разсмотрѣть золотые цвѣты ризы.
Затѣмъ онъ опять подошелъ къ Мишелю и, стоя передъ нимъ, продолжалъ восхищаться:
— Очень хороша твоя башня слоновой кости! Ни одной погрѣшности въ деталяхъ стиля этой мебели, этихъ мелкихъ сокровищъ, собранныхъ знатокомъ, ни одной ошибки вкуса въ утонченномъ капризѣ фантазіи, находившей удовольствіе окружить ихъ всѣмъ этимъ новѣйшимъ, искусно скрытымъ, комфортомъ! И однако, если бы въ горлышкѣ той амфоры находилась вѣтка сирени, а тамъ дальше, въ той чашѣ, совсѣмъ свѣжія розы, твой восхитительный музей пріобрѣлъ бы нѣчто болѣе интимное и болѣе живое… Укрась же свою жизнь цвѣтами, мой дорогой Мишель. Это необходимо!
Когда Даранъ ушелъ, Мишель вернулся опять къ г. Алленжъ, чтобы подписать бумаги, неготовыя утромъ, и нотаріусъ подробно разсказывалъ ему объ одномъ предпріятіи, въ которое онъ самъ вложилъ капиталы.
Дѣло шло объ акціонерномъ обществѣ, основанномъ съ довольно значительнымъ капиталомъ, намѣревавшемся увеличить значеніе французскихъ колоній, приспособивъ ихъ для эмиграціи въ широкихъ размѣрахъ при содѣйствіи французскихъ администраторовъ и рабочихъ, развивая въ земляхъ, завоеванныхъ Франціей, земледѣліе или разрабатывая естественныя богатства, свойственные мѣстной почвѣ и климату. Въ настоящее время намѣчены были только нѣкоторые пункты колоніальной территоріи, но мало-по-малу, поле дѣятельности должно расшириться настолько, чтобы захватить всѣ французскія колоніи.
— Послушайте, г-нъ Треморъ, — настаивалъ нотаріусъ, — разрѣшите мнѣ оставить за вами хоть 30 акцій… Вы не пожалѣете объ этомъ, и наконецъ, если бы вы пожалѣли черезъ нѣкоторое время, я ихъ у васъ куплю, у меня есть вѣра въ это дѣло… и къ тому же оно такъ прекрасно. Это не только выгодно, но это также патріотическое и гуманное дѣло.
И г. Алленжъ подробно развивалъ эту тему.
Выгодныя или нѣтъ, вѣрныя или рискованныя, спекуляціи никогда не привлекали Мишеля. Онъ любилъ деньги за то, что онѣ даютъ, а денежные вопросы ему были скучны.
Состояніе, полученное Колеттой и имъ изъ рукъ ихъ опекуна, Колеттой ко времени замужества, имъ же при совершеннолѣтіи, и то, которое досталось имъ позднѣе, послѣ смерти г. Луи Тремора, выражалось въ акціяхъ столичнаго учетнаго банка. Ихъ отецъ въ продолженіе нѣсколькихъ лѣть, ихъ дядя въ продолженіе доброй четверти вѣка, состояли въ административномъ совѣтѣ этого значительнаго финансоваго учрежденія, одного изъ самыхъ надежныхъ, самыхъ популярныхъ и мало-по-малу, въ силу обстоятельствъ, вложили туда всѣ свои фонды.
Мужъ Колетты, имѣвшій пристрастіе, въ силу ли безразсудства или мудрости — какъ угодно, — къ домамъ и землямъ, приносящимъ доходъ, вмѣстѣ съ женою рѣшили довольно быстро реализовать часть, доставшуюся на ихъ долю, но Мишель, прельщенный преимуществомъ безопаснаго и спокойнаго, „буржуазнаго“ помѣщенія денегъ, по образу благоразумнаго отца семейства, какъ говорилъ г. Алленжъ, сохранилъ свою часть въ банкѣ. Съ трудомъ два или три раза, послѣ смерти дяди Луи, уступая краснорѣчію восторженнаго нотаріуса, не перестававшаго ему сулить золотыя горы, онъ согласился сбыть съ рукъ нѣкоторое количество акцій. Совсѣмъ недавно еще была совершена реализація для покупки недвижимости, расположенной на улицѣ Вельфейль.
— Вы ненасытный, мой милый другъ, — объявилъ Треморъ, когда Алленжъ окончилъ восхваленіе „колонизаціонной“.
Но онъ улыбался. Если къ финансовой комбинаціи, на которой основывалось дѣло, только что вкратцѣ изложенное нотаріусомъ, онъ относился холодно и равнодушно, то существенная идея предпріятія должна была его прельщать съ точки зрѣнія нравственной и политической.
Утопистъ этотъ г-нъ Алленжъ, увлекающійся, какъ говорилъ Даранъ, но вѣрующій, въ своемъ родѣ поэтъ. И Мишель восхищался имъ, его духовной красотой; онъ восхищался этимъ „счетчикомъ денегъ“, который, нисколько не пренебрегая возможностью обогатиться, — что можетъ быть болѣе законнаго, въ сущности, — не забывалъ однако, что всякое крупное движеніе капиталовъ можетъ имѣть соціальныя послѣдствія и, заботясь о томъ, чтобы увеличить значеніе и цѣнность этихъ послѣдствій, рисовалъ ихъ себѣ напередъ, въ прекрасномъ порывѣ, очень великими и благодѣтельными. Треморъ къ тому же, и особенно въ этотъ день, былъ склоненъ къ оправданію благородныхъ сумасбродствъ.
