Элизабет Мотш - Правосудие в Миранже
— Да, в двух местах она совершенно не чувствовала боли, — повторил Ла Барелль, — однако при этом реагировала на все, что происходило вокруг!
Бенедикт Караш д’Отан не сводил глаз с жертвы председателя: голова женщины была запрокинута, рот широко раскрыт.
— Стало быть, вы нашли след дьявола, — скрипнул зубами иезуит. — Вот как! Что-то уж очень легко он дал себя обнаружить, этот пройдоха!
Судья Данвер не верил своим ушам. Как мог говорить таким тоном об Извечном Враге служитель церкви?
— Я хотел бы знать, — продолжал священник, — насколько велика власть дьявола над этой несчастной. То, что он оставил отпечатки своих лап на различных местах ее тела, еще не значит, что она ему принадлежит и больше не способна почитать Всевышнего.
— Если у нее спросить, — вмешался Канэн, — то она скажет, что возносит ему молитвы ежедневно. Соврет — недорого возьмет!
— Существует испытание молитвами… — сказал председатель суда, делая вид, что не замечает намеков иезуита.
— Если обвиняемая не знает молитв, — подхватил Канэн, — значит, она не привыкла молиться или лукавый не позволяет ей делать это.
Судьи окружили Рену Бригетту, собираясь подвергнуть ее новому испытанию, для которого не требовались ни время, ни пыточные инструменты. Оно должно было дать окончательный ответ на вопрос о виновности подозреваемой. Канэн не преминул заметить, что она, возможно, знает молитвы, ведь ведьмы способны и не на такой обман. Взмахом руки председатель отмел это возражение. Неуемное рвение заместителя иногда раздражало его.
Один из стражников взял обвиняемую под мышки и поднял с колен. Другой принес скамеечку для молитвы и сунул ей под отекшие ноги. Рена Бригетта нашла взглядом председателя Ла Барелля и тихо застонала. Тот ждал, удивляясь собственному терпению, выработанному за годы долгой судейской карьеры.
— Начинайте! — распорядился Канэн.
Стоны стихли. И к высоким сводам зала вознеслась первая молитва.
— К тебе обращаюсь, милосердная Дева Мария, да пребудет с тобою милость Божья… — Женщина судорожно перевела дух и продолжила: — Пресвятая Богородица, молись за нас, бедных грешников, ныне и присно, и во веки… веков.
— Символ веры, — потребовал председатель.
— Символ веры? — переспросила она.
— Верую, — подсказал иезуит.
— Ах да, я знаю. Верую… Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего, единородного, от Отца рожденного прежде всех веков; Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, единосущного с Отцом, Которым все сотворено. Ради нас людей и ради нашего спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Девы Марии, и вочеловечившегося. Распятого же за нас при Понтии Пилате, и страдавшего, и погребенного… и погребенного… и погребенного… — она бросила на иезуита взгляд, взывающий о помощи.
— И душа его отошла в мир иной… — прошептал священник.
— В третий день… — неуверенно продолжила Рена Бригетта. — Третий день… — Она совсем растерялась. Она забыла, что произошло в третий день.
— Так что же было в третий день? — грозно спросил Ла Барелль.
Она не знала. Она забыла. Она рыдала, заливаясь слезами. Председатель повернулся к иезуиту. Тот не промолвил ни слова.
— Вот видите! — вскричал Ла Барелль, который не выносил драматических ситуаций. — Она не знает! Она не знает!
Бенедикт Караш д’Отан бросил на него вызывающий взгляд, словно им предстояло сойтись в поединке за корону Франции во времена битвы при Гастингсе.
— А вы, господин председатель, вы знаете продолжение?
Тимоте де Ла Барелль побагровел и издал нечленораздельное рычание. Будь у него под рукой протазан, он, не раздумывая, проткнул бы им этого наглеца.
— Так вы не знаете продолжение, господин председатель?
Ла Барелль задыхался от бешенства. Он знал, что после смерти произошло чудесное воскрешение, но уже не помнил в точности, какими именно словами об этом говорилось в молитве! Председатель суда публично продемонстрировал, что у него дырявая память!
— Ну хорошо, сударь, — выдавил он, — католическая литургия — это не мой профиль.
Но дело было сделано: отныне его претензиям на совершенство пришел конец и панегирики в его честь станут всего лишь блестящей мишурой, скрывающей неожиданно проявившиеся изъяны.
— Раз уж обстоятельства сложились таким образом и нам нужно абсолютное доказательство, то мы его получим, — процедил сквозь зубы председатель суда, давая понять, что урок, преподанный ему иезуитом, лишь усугубит участь обвиняемой.
Вместе с тем Тимоте де Ла Барелль хотел показать, что он умеет принимать в своем суде тех, кто соблюдает протокол и признает его власть. Он взял судью Данвера за локоть и, не оглядываясь на остальных, повел его в подвалы суда, где размещались тюремные камеры.
— Вас, несомненно, интересует, каким образом мы применяем пытки в процессе дознания, — сдержанно говорил он. — И мы вам это покажем. Однако не беспокойтесь, я только объясню вам сам процесс. На сегодня хватит, я думаю… Вы не такой, как иезуит. Ах! Что за люди! Вот ведь уроды! И постоянно вмешиваются в наши дела! Ну что они понимают в правосудии?
Председатель отворил низкую дверь, которая вела в мрачное помещение с толстыми стенами. Навстречу им, вытирая руки о кожаные штаны, поспешил палач. Пока он выслушивал распоряжения Ла Барелля, Жаспар Данвер осматривал пыточную камеру. В центре стояли железная корзина, где краснели горячие угли, и три стола, оборудованные кандалами, небольшими пыточными приспособлениями и какими-то устрашающего вида инструментами, похожими на слесарные. К стенам были прикреплены два устройства непонятного назначения, которые зловеще поблескивали шкивами и цепями.
— Для большинства обвиняемых достаточно одного вида этого арсенала, чтобы у них развязался язык. Не нужен даже палач: дела улаживаются быстро и без лишних расходов. Сделав это пояснение, адресованное судье-инспектору, Ла Барелль задумался. Конечно, мягкий метод имеет свои преимущества. Но он эффективен лишь в том случае, когда заинтересованные лица идут навстречу суду и хотят избежать ненужных мучений… — Председатель тряхнул головой и продолжил: — Если же это не убеждает в необходимости сотрудничать с правосудием, мы переходим к более серьезным методам. Их в общем-то всего три, хотя вариантов просто не счесть, — он сделал паузу, подбирая более точные слова. — Это сдавливание, подвешивание и прижигание. Сдавливание осуществляется при помощи специального устройства, которое называется сапогом. Это наше изобретение. Вот смотрите: две металлические пластины с проходящими через них винтами сдавливают ногу — сначала только мясо, но если зажать винты сильнее, начинают дробиться кости голени. Кстати, немцы тоже собираются внедрить у себя наш метод. Что касается подвешивания, то тут мы берем пример с испанцев. Они обожают подвешивать людей. Мы предпочитаем использовать дыбу. К ногам испытуемого привязываются грузы, а его самого тянут вверх. Улавливаете, в чем суть? Как правило, эта пытка заканчивается летальным исходом. Таким образом, у обвиняемого есть только два выхода: либо сотрудничать с судом, либо… умереть. Не буду скрывать, случается и такое. Но я всегда требую от палачей проявлять в работе разумную умеренность. Наша цель состоит не в том, чтобы умертвить обвиняемого, а в том, чтобы добиться от него признания, понимаете?
