Кэти Хикман - Алмаз
— Ушла из гарема? Но вы же там все были пленницы.
— Да, были. Но если девушка плохо работала или долго не привлекала внимание султана, ее отпускали. Как, думаешь, выбралась я? Не сбежала, нет. Мы все были рабынями, все христианки. У каждой своя история. Например, мы с Кейе плыли на корабле через Адриатику и попали в плен к пиратам. Я вместе с монахинями из Санта-Клары направлялась в другой монастырь, он в Рагузе. Ты, должно быть, слышала о нем?
Евфемия кивнула и теснее прижалась к старшей подруге.
— Так вот. Известный английский торговец взял нас на борт корабля, шедшего в Константинополь, и пообещал отвезти в Рагузу. Но судно атаковали турки. Остальных сестер они выкинули за борт. Корабль напоролся на рифы и начал тонуть, поэтому забрать всех они не смогли бы, даже если бы захотели. Команду перерезали, а нас с Кейе позже продали в дом блаженства, — бесцветным голосом закончила Аннетта.
— Оказаться в плену у неверных! Храни нас Мадонна! Лучше вам было утонуть! — возбужденно пролепетала девочка.
Тон голоса совсем не вязался с ее благочестивыми речами.
— Умереть? Чушь! Быть рабыней в гареме лучше, чем быть послушницей в монастыре, вот что я тебе скажу.
— Сестра!
— Чистая правда. Или даже клирошанкой, несмотря на привилегии. Среди нас были женщины, которые сами захотели стать рабынями, надеясь попасть в гарем к какому-нибудь богачу. Лучше так, чем жить на улице.
— А как тебе удалось бежать?
— Я не сбежала, глупышка. Когда валиде умерла, всех ее личных прислужниц отпустили…
— А кто такая валиде?
— Мать султана.
— Понятно. Что было дальше?
— Ну, одни захотели остаться, другие получили приданое и были выданы замуж. Любая женщина, прошедшая обучение в доме блаженства, — лакомый кусочек, знаешь ли.
— Сестра! — хихикнула Евфемия. — А тебе не хотелось замуж?
— Я похожа на сумасшедшую? Прислуживать обрюзгшему паше? Нет уж, увольте! Когда я была еще совсем маленькой, мать попыталась продать меня дряхлому толстяку, любителю невинных девочек. Отвратительный старый козел!
Аннетта с удовлетворением отметила, что малышку затрясло от ужаса, и, упиваясь собственным красноречием, продолжила:
— Мне было десять лет, Фемия. Совсем дитя, младше, чем ты, но уже достаточно взрослая. После этого я поклялась самой себе, что никогда не буду иметь дела с мужчинами.
— А что ты сделала?
— Что я сделала? Ха! Укусила его так больно, что, клянусь, ему разонравились маленькие девочки!
Евфемия захохотала.
— Я сказала Кейе: если султан хоть пальцем до меня дотронется, сделаю с ним то же самое. Мадонна! Она так разозлилась! Сказала, что нас обеих убьют из-за моего длинного языка…
Аннетта резко замолчала. Евфемия терпеливо ждала продолжения рассказа, но не дождалась и осторожно спросила:
— А что стало с твоей подругой Кейе?
— Не хочу о ней говорить, — процедила монахиня тихо.
Маленькая конверса так и не поняла, чем обидела подругу. Аннетта лежала неподвижно, и девочка подумала, что та заснула.
Но она не спала, а вглядывалась в темноту.
Что случилось с Кейе? Не проходило ни дня, ни часа, чтобы она не задавала себе этот вопрос. Ради спасения подруги она отдала самую большую драгоценность.
По щеке Аннетты скатилась одинокая слезинка. Узнать ответ ей, судя по всему, не суждено: смог ли алмаз валиде спасти жизнь Селии Лампри?
ГЛАВА 10
Аннетта и Евфемия еще лежали, когда в коридоре послышался шум.
Секунду-другую они прислушивались, затаив дыхание.
— Что это было? — наконец прошептала девочка.
— Тише! Не знаю.
— Слышишь? Опять!
Из дальнего конца коридора донесся тихий вздох.
— Мадонна! Это Виргиния! Или сама суора Пурификасьон! Если они поймают меня здесь… Скорей, спрячусь в твоем кассоне…
Евфемия в панике хотела вскочить с кровати, но Аннетта удержала ее и беззвучно прошептала: «Подожди». Велела залезть под одеяло, а сама встала с постели и выскользнула наружу.
Свечи возле кельи почти догорели. В ближнем конце коридора виднелись клети с курами. Оттуда шел привычный резкий запах. Девушка подумала: «Может, просто наседки раскудахтались?» Собралась было вернуться в комнату, как вдруг снова услышала звук потише, больше похожий не на вздох, а на ворчание.
Босиком прокралась по коридору, заглядывая в кельи других монахинь. Все как одна лежали на спине, руки поверх одеял, голова — на набитом соломой валике. Из комнаты старой сестры Виргинии доносился слабый запах прокисшего вина, но в остальном ничего примечательного.
И все же девушку не покидало странное неприятное чувство. Может, еще мучили воспоминания о том кошмаре. Тишина в дортуаре вдруг показалась неестественной. Слишком спокойно. Монахини всегда засыпали в одном положении, предписанном строгим уставом ордена, но ночью ворочались, как нормальные люди. А сейчас они напоминали мраморные статуи на могилах. «Суора Виргиния храпит», — вспомнила Аннетта. Та славилась на весь монастырь: сестры помоложе все время подшучивали у нее за спиной. Сейчас из ее кельи не доносилось ни звука. Девушка еще раз подошла к двери и прислушалась. Тишина.
И тут странный звук раздался в третий раз: вздох, мычание, а потом еще один вздох погромче.
Аннетта вдруг поняла: источник звука — дальняя келья над лестницей. Там селились нечастые гости. Монашка поднялась на три ступеньки и, обнаружив, что дверь приоткрыта, осторожно заглянула внутрь.
Стены небольшого помещения были побелены известкой. Никаких окоп, только простое деревянное распятие. Большую часть комнаты занимала узкая и низкая кровать. На ней лицом вниз лежала женщина. Голова прижималась к валику под странным углом, руки крепко держались за изголовье, словно она пыталась не упасть. Непонятное хныканье вырывалось из ее горла. Бледные округлые ягодицы были приподняты. За ней стоял раздетый ниже пояса мужчина. Ритмично двигаясь, он сжимал ее бедра: пальцы погружались в нежную плоть, словно нож в масло. Незнакомец стоял наискосок от двери, но, даже не видя лица, Аннетта знала, какой у него сейчас взгляд: даже десять силачей не смогли бы его остановить. Движения ускорялись, женщина стонала все громче, и явно не от боли. Сначала ночной гость смотрел вниз, словно на себя самого, по вскоре запрокинул голову и тихо застонал.
Аннетта отпрянула и вжалась в стену. Неужели одна из монахинь только что спаривалась, словно самка животного? Santissima Madonna![10] Бывшая служанка поднесла руку ко рту и обнаружила, что улыбается. Она не знала, что и думать. Эго просто скандал! Ждала от себя вспышки праведного гнева, но зрелище Скорее заинтересовало, чем возмутило. Сама постоянно нарушала правила, читать морали — не ее дело. Есть и более интересные темы для размышлений. Кто решился пойти на такую непростительную дерзость: принять любовника здесь, под носом у других сестер? Интересная загадка. А еще интереснее, как можно использовать отгадку? Четыре года в служанках у валиде не прошли даром.
