Эльза Вернер - Цветок счастья
– Вы будете у нас желанным гостем, милости просим! А теперь едем, Кетти, нам давно пора домой.
Он предложил руку двоюродной сестре и повел ее к экипажу. Жильберт, не привыкший иметь дело с дамами, не двинулся с места и только провожал глазами удалявшуюся парочку. Кетти надулась – ей не понравилась невежливость молодого доктора, но когда она увидела из окна кареты, что Жильберт продолжает стоять на том же месте и не спускает с нее восхищенного взгляда, ее гнев моментально рассеялся; на ее губах снова появилась обворожительная, лукавая улыбка, и она приветливо еще раз кивнула ему головкой. Генрих все это видел и намотал себе на ус.
– Какой симпатичный этот доктор Жильберт! – равнодушно сказал он, когда карета отъехала от виллы Эбергарда.
– Ты это тоже находишь? – радостно воскликнула молодая девушка.
– Конечно! Он, кажется, очень любезный и скромный человек. Было бы хорошо, если бы вы познакомились поближе, и он бывал бы иногда у вас в доме. Когда Гвидо и я уедем, тебе, пожалуй, будет скучно здесь. Мне приятно будет осознавать, что у вас все-таки есть подходящее общество.
– Какой ты добрый, Генри! – растроганно проговорила Кетти.
– Разумеется, я – самый бескорыстный человек, – со смехом ответил Генрих. – Интересно, что сказал бы тебе по этому поводу доктор Эбергард, если бы ты спросила его обо мне в настоящую минуту. В сущности, он прав; все делается из эгоистического чувства.
4
Отъезд тайного советника Кронека вместе с сыном был назначен на следующей неделе. Гельмар не мог оставаться один на вилле Рефельдов в качестве гостя и потому тоже должен был уехать, несмотря на сильное желание пожить у Эвелины еще.
Утром, на следующий день после визита Кетти к доктору Эбергарду, Эвелина осталась в гостиной одна. Шторы были спущены, балконная дверь полуоткрыта, и в комнате было полутемно и прохладно. Эвелина чувствовала себя неважно. Ее прогулка в горы и продолжительное пребывание на воздухе после захода солнца не прошли бесследно для ее здоровья. Весь день накануне она пролежала у себя в комнате, а теперь, хотя и вышла к гостям, все время лежала на кушетке в гостиной. После утреннего завтрака все ушли, чтобы не утомлять больную, только Гвидо Гельмар счел себя вправе войти в гостиную, чтобы развлечь хозяйку дома. Взяв стул, он сел возле кушетки и начал говорить мягким, тихим голосом о том, как он беспокоился вчера весь день о здоровье госпожи Рефельд и как счастлив, что сегодня снова видит ее.
Затем он перешел на свой предстоящий отъезд, мысль о котором отравляла ему радость встречи.
Молодая женщина со слабой улыбкой слушала своего поклонника, и Гвидо не мог не заметить, что больная думает о чем-то другом. Время от времени она поглядывала в сад, откуда доносились смех и громкие голоса. Там на зеленой лужайке играли в крокет Кетти и Генрих, по обыкновению весело болтая, и поддразнивая друг друга. Гельмар старался сосредоточить внимание молодой женщины исключительно на своей особе и, видя, что это ему не удается, решительно встал и закрыл балконную дверь.
– Генрих остается верен себе, – укоризненным тоном проговорил Гвидо. – Он знает, что вы больны, что вам нужен покой, и, тем не менее, поднимает такой шум вблизи от дома.
– Ну, Бог с ним, – с некоторой горечью возразила Эвелина. – Очевидно, скорый отъезд не причиняет ему такого горя как вам, хотя ему придется расстаться с Кетти.
Гельмар многозначительно улыбнулся и с презрительным снисхождением пожал плечами.
– Ведь это мотылек, он может только весело порхать. Вы знаете, как я люблю Генри, как легко извиняю его ошибки, но не могу примириться с его отношением к вашей семье. Это непростительная беспечность! Он, правда, не может чувствовать глубоко и серьезно, это не в его натуре.
– А я думаю, что он гораздо глубже, чем это кажется, но почему-то стыдится показать свои истинные чувства и потому будто бы смеется над ними.
Впервые Рефельд приняла сторону своего молодого родственника; Гвидо был очень удивлен, но не показал этого и поспешил согласиться с хозяйкой дома.
– Возможно, что вы правы. Я, конечно, не знаю Генриха с этой стороны, хотя знаком с ним так давно, но у женщин на этот счет более зоркий взгляд. Я был бы очень рад, если бы ваше предположение подтвердилось. Вы даже не подозреваете, до какой степени мне тяжело сообщать о Генрихе такие вещи, о которых я предпочел бы умолчать. Ведь все его выходки объясняются только крайним легкомыслием. Если бы вы не потребовали от меня полной откровенности, то я охотно скрыл бы его неблаговидные поступки; мне очень неприятно бросать тень на моего милого Генри.
– Наоборот, вы делали все возможное для того, чтобы оправдать своего друга, – возразила Эвелина. – Ему трудно было бы найти лучшего защитника.
Молодая женщина вдруг остановилась. Она вспомнила свой разговор с Генрихом на опушке леса и обещание, данное им. Было бы вполне естественно сообщить об этом Гельмару, но Эвелина не проронила ни одного звука об этой встрече.
Гвидо даже не заметил, что Рефельд не окончила начатой фразы; его мысли были заняты другим. Взглянув в окно, он убедился, что Генрих и Кетти все еще увлечены игрой в крокет. Тайный советник сидел в своей комнате и писал письма, так что никто не мог помешать поэту, высказать хозяйке дома то, что он давно собирался открыть ей. Гельмар вынул из кармана рукопись и попросил позволения прочесть ей то, что написал вчера в «день скорби». Бледное лицо молодой женщины оживилось, так как стихотворения Гвидо всегда представляли для нее большой интерес. Она приподнялась на кушетке и внимательно слушала произведение Гельмара. Это были стихи, безупречно красивые по форме, но избитые по содержанию. Тем не менее, красивый, нежный голос поэта проникал в самую глубину сердца Эвелины. Она вслушивалась в эти звуки со слезами на глазах, а ее взор был устремлен на вазу с цветами, стоявшую на камине. В вазе находилась лишь одна ветка, вся усыпанная цветами. Хотя она была сорвана еще третьего дня, но сохранила всю свою свежесть. Темно-синие цветы с красной чашечкой и золотым венчиком распустились еще пышнее. Они опустились низко, точно кланялись темным глазам, грустно устремленным на них.
Гвидо читал с все возрастающим чувством. Он воспевал чудный увядающий цветок, стремившийся к солнцу, причем нетрудно было угадать, что под солнцем поэт подразумевает самого себя. Прочитав стихотворение, он протянул его Эвелине. Оно было посвящено «Увядающей розе».
– Мы понимаем друг друга, – сказала молодая женщина со слезами на глазах. – Только вы один почувствовали, как мне тяжело, когда окружающие стараются обмануть меня, подавая надежду на выздоровление… Благодарю вас!
