Сандра Паретти - Роза и меч
– Держу пари, что это – Леруа! – сказал он.
– Браво! – Каролина зааплодировала.
Из большого зала донесся сигнал, приглашавший к столу. Он предложил ей свою руку. Когда они вошли в торжественно убранный зал, перед ними появился граф.
– Дорогой граф, что, черт подери, вы сделали со своим домом? Я не узнал его, – он перешел на шепот и шутливо погрозил пальцем: – Не выбрасывать! Бюсты и портреты Наполеона – в Англии по ним с ума сходят. У меня огромный список заказов, надеюсь, я могу рассчитывать на вас? Насколько помню, у вас были превосходные экземпляры.
Он что, серьезно? Что это: насмешка, глупость или хитрость? Этот человек становился Каролине все непонятнее. Они поклонились друг другу. Отец повел Каролину к столу, накрытому для ста двадцати гостей в форме подковы.
– Кто это был? – спросила она отца.
– Герцог Сирилл Микеланж Беломер, его имя ты сама включила в список. – Каролина хотела что-то сказать, но граф произнес, не мигая глядя перед собой: – Не подавай виду! Я только что получил известие. Это правда: император отрекся. Нам надо будет потом поговорить с тобой.
Гул голосов перекрыла торжественная музыка. Под звуки «Импровизации на трубе» Джеремии Кларка потянулась процессия шестидесяти пажей с яствами. Почти беззвучно, одинаково грациозными движениями они ставили тарелки и блюда на длинный стол, за которым сидели гости.
Талейран склонился к Каролине:
– Так вы и в самом деле въехали в Париж переодетой казаком, как все говорят?
Пока пажи сервировали закуски, Каролина начала свой рассказ. Однако она была рассеянна. То и дело ее взгляд скользил на другую сторону стола, где сидел герцог Беломер рядом со старой дамой, своей бабушкой. Она мало что знала о нем, лишь то, что он был известен своим богатством, модной экстравагантностью, на которую тратит кучу денег, и страстным коллекционированием антиквариата. Человек, без которого не обходится ни один праздник. Поэтому она и включила его в список гостей. Каролина наблюдала за странной парой: старуха с властными чертами лица и седыми волосами, гладко зачесанными назад и собранными на затылке в искусный узел, а рядом – франт, словно сошедший со страницы модного журнала.
Талейран быстро обнаружил, что так приковывало внимание Каролины.
– Я завидую герцогу Беломеру. Похоже, он одержал новую победу.
– Нет, просто меня занимает, как может быть мужчина таким расфуфыренным.
По лицу Талейрана скользнула многозначительная улыбка.
– Никогда не следует судить о человеке лишь по его маске, – он произнес эти слова как бы между прочим. – Осознанно или неосознанно все мы скрываем свое истинное лицо. Прежде ваш отец носил маску генерала. Теперь он надел новую. Вы простите мне некоторую недоверчивость, хотя я и приветствую такое превращение. Это ваших рук дело?
– Вы считаете меня способной на такое?
– Женщины на многое способны. Как на хорошее, так и на плохое. То, что я выступаю за мир, – заслуга женщины, графини Перигор. Поэтому я был бы рад, если бы ваше влияние было столь же велико.
Пажи убрали тарелки из-под закусок, принесли дичь и рыбу. Плоские фаянсовые подносы были заранее разогреты, чтобы горячие кушанья не остывали. К ним подавались экзотические овощи, маринованные фрукты, вина со всего света. Талейран взял позолоченной вилкой кусочек филе косули по-петербургски, таявшее во рту.
– Мой комплимент вам, графиня. Вы преподадите урок Парижу. Мы почти забыли здесь, как хорошо есть горячее – и не спеша.
Каролина прекрасно поняла намек на холодные и торопливые обеды Наполеона. Улыбнувшись, она ответила:
– Моя мать была австрийкой, а в Вене приготовление пищи считают искусством.
Талейран постучал по своему бокалу, все затихли. С легким поклоном в сторону Каролины он поднял его:
– За прекрасную хозяйку!
С быстротой и беззвучностью, граничащими с волшебством, столы были убраны, сдвинуты к стенам и превращены в холодный буфет. Вмиг все было уставлено новыми батареями бутылок и бокалов. Появились вина, шампанское, ликеры, кокосовое молоко, фруктовые соки, пирожные, торты, фрукты и большие овальные блюда с малюсенькими пикантными закусками.
Каролина подала знак капельмейстеру, и зазвучала чарующая музыка вальса. Все устремились назад в праздничный зал, но никто не решался первым начать этот новый и скандальный танец. Через весь зал прямо к Каролине шел герцог Беломер.
– Разрешите, графиня!
Каролина никогда не танцевала вальс, но не раздумывала ни секунды. Сияющей улыбкой она ответила на поклон – и полетела, поплыла в его руках по волнам музыки, закружилась в ее стремительном ритме. Слегка откинувшись назад, она полулежала в крепких объятиях, с удивлением чувствуя, что они движутся в унисон. Когда музыка оборвалась, какой-то миг она еще была вся во власти танца и, прислонившись к Беломеру, слышала биение его сердца – и откуда-то издалека аплодисменты вокруг.
– Немного освежимся? – Он подал ей руку.
Музыка заиграла снова. Обойдя танцующих, он вывел ее в небольшой спокойный салон.
– Где, ради всего святого, вы научились танцевать вальс? – спросил он, протягивая фужер шампанского.
– Нигде, – она засмеялась, – или, если хотите, только что, у вас, герцог.
– Дьявол, я знал, что буду завоевывать вас штурмом.
Его тщеславная, самодовольная улыбка отрезвила Каролину. Никогда она не смогла бы полюбить мужчину, над которым чувствовала свое превосходство. Она была рада, когда австрийский офицер склонился перед ней и пригласил на следующий танец.
В Париже уже светало, когда слуги во дворце графа де ля Ромм-Аллери тушили свечи. Каролина стояла в холле перед высоким зеркалом. Праздник был позади, но в ее жилах продолжали пульсировать музыка, шампанское, танцы, нашептываемые нежности, настойчивые просьбы. Ода была абсолютна трезва и одновременно одурманена. Прошлое и будущее стали несущественны, отступили на второй план. Для нее теперь будут существовать только Здесь и Сейчас.
Она наклонилась к зеркалу. На затылке развился локон. Легкая бледность придавала ее красоте что-то страстное, буйное и неукротимое. Отец стоял позади нее в нескольких шагах и наблюдал немой диалог дочери с зеркалом. Наконец он подошел поближе и положил руки на ее плечи.
– Ты была великолепна!
– Праздник был великолепным, – с улыбкой сказала она.
Благодаря тебе, – настаивал отец. Ему было жаль вращать ее к действительности. Но это было неизбежно. – Послушай, Каролина, у меня есть вести из Фонтенбло. Император действительно отрекся, но что побудило его к этому, я не знаю. Однако могу предположить, что его вынудили маршалы.
