Джин Рис - Антуанетта
Я плохо помнил саму брачную церемонию. Мраморные доски на стенах, увековечившие добродетели последнего поколения плантаторов. Все они были великодушными, щедрыми. Все они были рабовладельцами. Все ныне покоятся с миром. Когда мы вышли из церкви, я взял свою жену за руку. Ее ладонь была холодна как лед, несмотря на то что солнце палило немилосердно.
Затем я помню, как сидел за столом в переполненной комнате. Веера и опахала из пальмовых листьев. Ватага слуг. Головные платки женщин – в красную и желтую полоску. Темные лица мужчин. Крепкий пунш, тонкий букет шампанского. Помню, что молодая супруга была вся в белом, но вот как она выглядела, этого память не сохранила. В соседней комнате – женщины в черном. Кузина Джулия, кузина Ада, тетя Лина. Полные и худые, мне они казались все на одно лицо. Золотые сережки в специально проколотых для этого ушах. На запястьях позвякивают серебряные браслеты. Я сказал кому-то:
– Сегодня вечером мы покидаем Спэниш-Таун. Антуанетте не нравится Ямайка.
Моя собеседница немного помолчала и ответила:
– Ну конечно, Антуанетте не нравится Спэниш-Таун. Ее матери он тоже не нравился. – Сказала и уставилась на меня своими глазищами. Интересно, неужели они к старости делаются меньше? Превращаются в бусинки, загораются любопытством? Мне почудилось, что на всех их лицах одно и то же выражение. Но что это? Любопытство? Жалость? Насмешка? Но с какой стати им жалеть меня? Я ведь так неплохо проявил себя.
Утром перед свадебной церемонией в мою комнату в доме Фрейзеров ворвался Ричард Мейсон. Я как раз допивал свою первую чашку кофе.
– Она не согласна на все это! – крикнул он с порога.
– Не согласна на что? – осведомился я.
– Не выйдет за вас замуж.
– Почему же?
– Она не говорит.
– Но у нее должны иметься какие-то причины.
– Она не сообщила их мне. Я спорил с этой глупышкой битый час.
Мы уставились друг на друга. После небольшой паузы Ричард сказал:
– Все уже готово: высланы приглашения, куплены подарки. Что я скажу вашему отцу? – Казалось, еще немного, и Ричард расплачется.
– Нет так нет, – отозвался я. – Нельзя же ее тащить силком к алтарю. Позвольте мне одеться. А потом я выслушаю все, что она имеет мне сказать.
Ричард послушно вышел из комнаты, а я стал одеваться, размышляя что, если она и впрямь откажется, я попаду в дурацкое положение. Мне не улыбалась перспектива возвращения на родину в роли незадачливого жениха, которого отвергла эта креолка. По крайней мере я должен узнать, в чем дело.
Антуанетта сидела в кресле-качалке, склонив голову. Волосы, заплетенные в две косы, падали ей на плечи. Еще не подойдя к ней, я спросил:
– В чем дело? Что я такого натворил, Антуанетта?
Она промолчала.
– Вы не хотите выйти за меня замуж?
– Нет, – тихо отвечала она.
– Но почему?
– Я боюсь последствий.
– Но разве вы не помните: вчера я сказал вам, что, когда вы станете моей женой, вам больше нечего и незачем станет опасаться.
– Да, – сказала она. – Помню. И еще я помню, что сразу после этого в комнату вошел Ричард, а вы рассмеялись. Мне не понравился ваш смех.
– Я смеялся над самим собой, Антуанетта.
Она посмотрела на меня. Я обнял ее и поцеловал.
– Вы ничего обо мне не знаете, – сказала она. – Ровным счетом ничего.
– Я буду вам доверять, если вы, в свою очередь, станете доверять мне. Чем плохая сделка? Вы очень огорчите меня, если прогоните, так и не объяснив, что я сделал такого, чем заслужил ваше неудовольствие. Я уеду с тяжелым сердцем.
– Не надо грустить, – сказала она и коснулась рукой моего лица. Я ответил страстным поцелуем, обещая ей счастье, покой, безопасное существование. Но когда я спросил: «Могу ли я сообщить бедному Ричарду, что это было недоразумение, а то он тоже грустит», она только кивнула, но вслух ничего не сказала.
Размышляя обо всем этом, вспоминая о сердитом лице Ричарда, о ее словах: «Вы готовы обеспечить мне покой?» – я, похоже, заснул.
Я проснулся оттого, что из соседней комнаты доносились смех и журчание воды, которую куда-то выливали. Я стал прислушиваться, по-прежнему находясь в полудреме.
Антуанетта сказала:
– Не надо больше душить мне волосы. Ему это не нравится.
Другой голос удивленно отозвался:
– Мужчина и не любит духи? Это что-то новое. За окном уже стемнело.
Столовая была ярко освещена. Свечи стояли на столе, на буфете, канделябр с тремя свечами помещался на старом морском сундуке. Обе двери на веранду были распахнуты, но ветра не было. Свечи горели ровно, пламя не колыхалось. Антуанетта сидела на диване, и я с удивлением подумал, что до этого не понимал, до чего же она красива. Ее волосы были зачесаны назад и падали на плечи и спину до талии. В них отражались золотые и красные блики. Я похвалил ее платье, она очень обрадовалась и сказала, что его сшили в Сан-Пьере, на Мартинике. Этот фасон называется «а-ля Жозефина».
– Ты говоришь о Сан-Пьере так, как будто это Париж, – с улыбкой отозвался я.
– Это и есть Париж – для Вест-Индии.
На столе лежали какие-то стелющиеся розовые цветы. Я спросил, как они называются, и название приятным эхом откликнулось у меня в голове: «Коралита, Коралита». Блюда, хоть и обильно приправленные всякими пряностями, оказались легче и вкуснее всего того, чем меня угощали на Ямайке. Пили мы шампанское. Великое множество мотыльков и жучков летело на свет свечей, а потом с опаленными крылышками бедняжки падали на скатерть. Амелия время от времени сметала их веничком, но это не помогало: на смену им летели и падали новые.
– Правда ли, – спросила меня Антуанетта, – что Англия похожа на какой-то сон? Одна из моих подруг вышла замуж за англичанина и написала мне об этом в письме. Она говорит, что Лондон порой кажется ей холодным, странным сном, и ей хочется проснуться, но ничего не получается.
– Видишь ли, – недовольно откликнулся я, – точно так же ваш прекрасный остров кажется сном мне – он такой странный, ненастоящий.
– Но разве реки, горы, море могут быть ненастоящими? – удивилась Антуанетта.
– Ну а разве миллионы людей, их города, их дома могут быть ненастоящими?
– Это как раз вполне может быть, – сказала Антуанетта. – Большой город скорее похож на странный сон.
«Нет, как раз этот остров похож на сон, и ничего настоящего в нем нет», – подумалось мне.
На длинной веранде стояли парусиновые кресла, гамаки, а также деревянный стол с телескопом на треножнике. Амелия вынесла туда свечки со стеклянными абажурчиками, но черная ночь тотчас же поглотила их слабый свет. Сильно пахло цветами – они росли у реки, сообщила мне Антуанетта, и раскрывались по ночам. В комнатах было потише, а вот на веранде стоял оглушительный стрекот.
