Лора Бекитт - Верность любви

Однажды, когда Анри, как обычно, встал на рассвете и вышел на плац, он увидел четверых индийцев, которые сидели на земле возле тел погибших товарищей. За ночь плац превратился в море жидкой грязи, и трупы лежали на покрытых тканью широких досках.

На коричневых лицах индийцев, которые бдели над усопшими, застыло безмолвное горе.

Оказалось, ночью привезли много раненых и убитых после очередной стычки с англичанами на пути от Пондишери к Аркату. Офицер по фамилии Жантиль, которому было поручено организовать похороны умерших, нервничал; он проявлял нетерпение, пытаясь перенести тела сипаев туда, где находились тела французов. Он не понимал индусов, индусы — его. Но французу казалось, что сипаи и не хотят его понимать. Он стоял рядом и осыпал их оскорблениями и угрозами.

Анри не выдержал, подошел и сказал:

— Оставьте их. У них свои обычаи, пусть ведут себя так, как считают нужным.

Офицер резко повернулся и вскинул голову. В его взгляде промелькнули презрение и жестокость.

— Кто ты такой, чтобы отдавать распоряжения! Немедленно вернись в строй!

— Я не отдаю распоряжения, просто пытаюсь объяснить, — твердо произнес Анри.

— Они солдаты и должны подчиняться приказам. Если в их обезьяньих мозгах слишком много упрямства, я выбью его ударами палок!

— Это не обезьяны, а люди, и они заслуживают не наказания, а сочувствия. Вы обязаны уважать их скорбь по погибшим товарищам.

Анри говорил спокойно, но в его глазах были гнев и боль. Странно, но до этого случая он думал, что под гнетом пережитого огонь его души погас и никогда не разгорится вновь, он был уверен, что больше не сумеет проявлять простых, неудержимых человеческих чувств — таких, как стремление к справедливости и желание защитить того, кто слабее.

Жантиль, встретив его полный неуловимого превосходства и нескрываемого вызова взгляд, едва не задохнулся от возмущения.

— Я пока что не научился уважать падаль!

Неожиданно столь долго сдерживаемые эмоции хлынули на волю, и Анри в гневе произнес:

— Сами вы падаль!

Жантиль занес руку и ударил Анри по лицу. Молодой человек ответил. Завязалась драка. В душе Анри внезапно проснулась ярость, он был одержим неистовым желанием отомстить — за себя, за индусов, за покинутую им и Господом мать. Он сам поразился тому, сколько злобной силы скопилось в его, на первый взгляд, ослабевшем, измученном теле.

Другие осужденные — кто с нескрываемым восторгом, кто с благоговейным страхом — наблюдали за схваткой.

Наконец солдаты разняли дерущихся. Анри заперли в сарае, служившем карцером. Жантилю предложили написать рапорт.

На следующее утро Анри вывели на плац. Ему было назначено двадцать палочных ударов. Юношу заставили раздеться до пояса, и тогда все увидели страшное и позорное клеймо убийцы.

Во время наказания Анри не издал ни звука, хотя боль была подобна взрыву, обжигала огнем до самых костей, тогда как душу терзали уязвленная гордость и стыд.

— За что, черт возьми, осужден этот парень? — спросил командующий. — Кто-нибудь видел его бумаги? Как он сюда попал?

В тот же день ему показали документы, и полковник сказал:

— По-видимому, произошла ошибка. Этот человек должен отбывать наказание на галерах. В рядах нашей армии не место клейменым каторжникам!

— Прикажете отправить обратно во Францию? — произнес один из офицеров, на что командующий ответил:

— Дешевле и проще будет повесить. Заодно покажем пример тем, кто считает, что можно безнаказанно нарушать дисциплину.

Анри лежал в холодном, сыром помещении, почти утопая в грязи, воде и собственной крови. Он не знал о приговоре и только догадывался о том, что с ним могут сделать. На дворе по-прежнему лил дождь, а с океана наползал туман, такой густой, что ничего нельзя было разглядеть на расстоянии вытянутой руки.

Когда Анри услышал тихий голос, ему показалось, что это происходит во сне.

Он из последних сил подполз к дверям и снова услышал, на сей раз наяву:

— Индра, ты здесь? Послушай, тебе нужно бежать!

Молодой человек невольно улыбнулся. Чарака! Как он здесь оказался?

— Как ты меня назвал?

— Индра. Так зовут нашего бога грома и молнии. Он одерживает победы над демонами, сокрушает неприступные крепости и спасает мир от гибели. Многие называют этим именем своих сыновей. Мальчики вырастают мужественными и смелыми.

— Но мое имя Генрих. Анри.

— Я и говорю — Индра. Я слышал, тебя хотят убить. Ты не должен сдаваться. Беги!

— А как же охрана?

Чарака засмеялся.

— Спит. Я жил в деревне и знаю много разных растений. Кое-что прихватил с собой, и теперь пригодилось — подмешал им в вино!

— Тебя могут наказать!

— Чарака не так глуп, как думают белые люди. Я спал, не мой караул. А эти ничего не вспомнят. Вспомнят — будет хуже. Нечего пить на посту! Я взял у них ключи, потом положу на место. Сейчас открою дверь. Выходи.

Анри выполз в черную ночь, под упорный, ударяющий по земле дождь и ветер, который, казалось, несся по невидимому бесконечному туннелю в такой же бесконечный рай или ад. Он с трудом поднялся на ноги и сказал:

— Куда я пойду? Кругом джунгли, дикие звери, враги — и французы, и англичане. И этот дождь! У меня нет ни оружия, ни надежды, ни сил!

— Надежда есть. В душе. Оружие — в сердце. Силы тоже появятся. Вперед, Индра, ты сможешь, — уверенно произнес Чарака. — Иди вдоль берега, туда, — он показал на восток, — к Гангу. Это священная река, на ее берегах ты найдешь спасение от своих несчастий.

— Несчастье, которое случилось со мной, — навсегда! — потерянно произнес Анри. — Вот, смотри! — И показал клеймо на плече.

— Даже смерть не вечна, а уж тем более — несчастья, — убежденно промолвил Чарака. — Твой знак — водяная лилия, лотос, священный цветок. Лотос — это жизнь. Можно думать о прошлом, считать себя проклятым и нести в себе этот груз, а можно увидеть новое, освободиться и идти дальше. Главное, что ты чист перед богом. Поверь, ты еще будешь счастлив, Индра.

В измученной ливнями природе наступило затишье, и теперь можно было любоваться крупными алыми цветами ашока в саду (согласно поверью, особенно прекрасными, если их лелеет рука красивой женщины!), желтыми соцветиями чампака, благоухающим жасмином.

Рамчанд нашел жену на качелях и на мгновение остановился, залюбовавшись чудесным зрелищем: концы сари взлетали, распускаясь, точно хвост павлина, в волосах вспыхивали радужные огоньки каменьев, а на прелестном лице — выражение блаженства, подобное тому, что дарит безвременье и счастливое неведение бед, какое способны постичь только боги.