Филиппа Грегори - Другая Болейн
Он снова кланяется:
— Весьма признателен.
Анна искоса смотрит на короля, улыбается:
— Это, собственно, для вашей дочери, для Джейн. Чтобы ей было где сидеть. Пока у нее нет собственного места, ей приходится занимать мое.
Гробовая тишина. Наконец Генрих разражается хохотом, до придворных тоже доходит, комната сотрясается от смеха, шутка удалась. Продолжая смеяться, Генрих предлагает Анне руку, она шаловливо улыбается. Король ведет ее к двери, придворные привычно занимают места позади, и вдруг я слышу вздох, тихий шепот:
— Боже мой! Королева!
Георг проталкивается через толпу, хватает Анну за руку, оттаскивает от короля.
— Прошу прощения, ваше величество, королеве нехорошо, — поспешно произносит он, наклоняется, что-то настойчиво шепчет ей в самое ухо.
На лицах придворных — жадное любопытство. Мне виден только ее профиль. Она бледнеет, бросается в спальню. Георг забегает вперед, открывает дверь, вталкивает сестру вовнутрь. Мельком я вижу ее со спины — по подолу платья расплывается кровавое пятно, алое на серебряно-белом. Она теряет ребенка.
Кидаюсь за ней сквозь толпу. Мать — позади. Она захлопывает дверь, хотя придворные заглядывают внутрь, а король не может прийти в себя от внезапного исчезновения жены и всей ее семьи. Анна дергает себя за подол, старается рассмотреть пятно:
— Я ничего не чувствую.
— Схожу за врачом, — предлагает Георг.
— Никому ничего не говори, — предостерегает мать.
— Что толку, — вырывается у меня. — Все же видели, сам король видел.
— Может быть, обойдется. Анна, ляг.
Анна, белая как полотно, медленно идет к кровати.
— Я ничего не чувствую, — повторяет она.
— Тогда, может, ничего и не случилось. Просто маленькое пятно.
Мать велит горничным снять с Анны туфли и чулки. Ее поворачивают на бок, расшнуровывают корсаж, снимают роскошное белое платье с огромным алым пятном. Нижняя юбка намокла от крови. Я встречаюсь взглядом с матерью.
— Может, ничего и не случилось, — повторяет она неуверенно.
Подхожу к постели, беру Анну за руку. Пока она не будет лежать на смертном одре, мать до нее и пальцем не дотронется.
— Не бойся, — шепчу я.
— Теперь ничего не скроешь, — шепчет она в ответ. — Все видели.
Мы сделали все, что могли. Тепло к ногам, укрепляющее питье, еще одно укрепляющее питье, припарки, освященное одеяло, пиявки, еще тепло к ногам. Никакого толку. В полночь начались роды, настоящие мучительные роды. Она вцепилась в простыню, привязанную к столбикам кровати, стонала от боли, а ребенок рвался наружу. Около двух она резко вскрикнула, и ребенок вышел. Никто не смог бы его удержать. Принявшая его повитуха вскрикнула.
— Что там? — Анна, красная от напряжения, едва дышит, пот стекает по шее.
— Это чудовище, настоящее чудовище.
Анна в страхе выдохнула, я в суеверном ужасе отскочила от кровати. В окровавленных руках повитуха держит уродливого младенца с выпирающим, лишенным кожи позвоночником, с огромной головой, вдвое большей, чем тощее тельце.
С хриплым криком Анна отшатнулась от ребенка. Как испуганная кошка ринулась в изголовье кровати, оставляя кровавый след на простынях и подушках, прижалась к столбикам, протянула руки, отталкивая от себя страшную картину.
— Закрой его! — закричала я. — Убери немедленно!
Повитуха мрачно взглянула на Анну:
— Как вы ухитрились заполучить такое чудовище?
— Я не виновата! Я ничего не делала!
— Это не человеческое дитя, это дьявольское отродье.
— Я не виновата!
„Что за чепуха“, — хотела я сказать, но горло сжалось от страха.
— Прикрой же его наконец! — Я совсем потеряла голову. Моя мать отвернулась от кровати, быстро пошла к двери.
Лицо сурово, как у палача, отходящего от плахи в Зеленой башне.
— Мама! — хрипло позвала Анна.
Не оглянулась, не остановилась. Молча вышла из комнаты, закрыла за собой дверь.
„Это конец, — подумала я, — Анне конец“.
— Я не виновата, — повторила Анна.
Я вспомнила о ведьминском зелье, о ночи, когда она лежала в тайной комнате в золотой маске, похожей на птичий клюв. Подумала о путешествии к вратам ада и обратно, чтобы добыть этого ребенка для Англии.
— Я отправляюсь к королю, — объявила повитуха.
В один миг я преградила ей путь к двери.
— Зачем огорчать его величество? Ему ни к чему знать подробности, это наши женские секреты. Пусть все останется между нами, ты заслужишь благодарность королевы и мою тоже. Тебе хорошо заплатят за сегодняшнюю работу и за благоразумие. Я за этим прослежу, обещаю.
Она на меня даже не взглянула. Держала ужасный сверток, этот кошмар, завернутый в пеленки. На один страшный миг мне показалось — он шевелится, маленькая ручка с ободранной кожей отодвигает пеленку. Повитуха сунула ребенка мне под нос, я отшатнулась, она успела открыть дверь, но я вцепилась ей в руку:
— Клянусь, к королю ты не пойдешь!
— Разве вы не знаете? — Она говорила почти с жалостью. — Я же у него на службе. Он приставил меня к королеве — слушать и наблюдать. Еще с тех пор, как у нее первый раз не было месячных.
— Зачем?
— Потому что подозревал ее.
Голова закружилась, я положила руку на стену, чтобы не упасть.
— Подозревал? В чем?
Она пожала плечами.
— Что-то с ней неладно, раз она не может выносить ребенка. — Она показала на мягкий комок тряпья. — Теперь он узнает.
Я облизнула пересохшие губы.
— Заплачу тебе, сколько захочешь, если унесешь это, а королю скажешь — она потеряла ребенка, но сможет зачать другого. Заплачу вдвое больше, чем он. Я Болейн, у нас есть и богатство и влияние. Будешь служить Говардам до самой смерти.
— Я исполню свой долг, — возразила повитуха. — Я так поступаю, потому что еще молоденькой девушкой дала торжественный обет Деве Марии никогда не изменять своей цели.
— Какая цель, какой долг? — Я ничего не понимала. — О чем ты вообще говоришь?
— Охота на ведьм, — ответила она просто.
Выскользнула за дверь с дьявольским младенцем в руках и исчезла.
Закрыла за ней дверь, задвинула засов. Решила никого не пускать в комнату, пока все тут не уберу, а сестра не будет готова бороться за свою жизнь.
— Что она сказала? — раздался голос Анны.
Белая, восковая кожа, стеклянные глаза. Она была где-то далеко от этой душной спальни, от надвигающейся опасности.
— Ничего особенного.
— Что она сказала?
— Ничего. Почему ты не спишь?
— Никогда не поверю. — Голос ровный, словно она не со мной говорит, словно она на допросе. — Вы не заставите меня поверить. Я же не темная крестьянка, чтобы рыдать над реликвией, которая на самом деле щепка, вымазанная свиной кровью. Меня не заставишь свернуть с пути дурацкими страхами. Я умею думать и действовать, я изменю мир по своему желанию.
