Симона Вилар - Обрученная с розой
Филип вновь прикрыл глаза. Ныла грудь, тупо стучало сердце. Более нелепого стечения обстоятельств он и представить не мог. Он глухо повторил:
– Я уеду, как только смогу.
Уорвик пожал плечами. Он допил вино и, пожелав Майсгрейву скорейшего выздоровления, удалился.
Потянулись нескончаемо однообразные дни. Филип лежал, вслушиваясь в шумы большого замка. Возле него дежурила молчаливая сестра Летиция, приходил сухонький, преисполненный важности лекарь Ришар.
Филип был покорным больным, он выполнял все, что от него требовали, лишь бы скорее встать на ноги. По вечерам сиделки менялись, и от сестры Урсулы он узнавал новости. Анна не приходила ни разу. В глубине души рыцарь и не желал ее прихода – зачем терзать себя, когда все предрешено?
На седьмой день Филип поднялся. Опираясь на плечо сестры Урсулы, он спустился в сад.
В тот же вечер его вновь посетил Уорвик. Но в этот раз он был не в духе. Сухо осведомился о его здоровье и удалился. Сестра Урсула тут же сообщила, что поговаривают, будто король Людовик настолько занят швейцарским посольством, что перестал принимать английского графа, к тому же и отношения между Маргаритой Анжуйской и Уорвиком оставляют желать лучшего. Добрая женщина не подозревала, что выбалтывает сведения, заведомо не предназначавшиеся для ушей сторонника Йорков. Хотя ей-то что до войны в Англии?
Спустя два дня Нельский отель опустел. Граф, его дочь и будущий зять в сопровождении пышной свиты отправились в Венсен, чтобы на следующее утро принять участие в большой королевской охоте. Филип уже крепче держался на ногах и в тот же день уладил дело с продажей доставшихся ему по праву победителя доспехов и коня Делорена, проведал Кумира, а на обратном пути решил прогуляться по садам Нельского отеля.
Здесь, на затененной аллее, он и столкнулся с Маргаритой Анжуйской. Рыцарь учтиво поклонился, но королева презрительно отвернулась.
– Никогда не предполагала, что под моим кровом снова будет смердеть Йорками, – с отвращением бросила она. – Ваше высочество могут быть спокойны. Завтра я покидаю Париж.
– Отрадно слышать, – оборвав разговор, королева проследовала своей дорогой.
На другой день, едва отворили Сент-Антуанские ворота, Филип отправился в Венсен. В ветвях придорожных деревьев щебетали птицы. Утро было свежее и прохладное. Застоявшийся Кумир то и дело порывался в галоп, но рыцарь сдерживал его, не чувствуя себя достаточно окрепшим для быстрой езды. Когда же над верхушками лип в предрассветной дымке возникли тяжелые величественные башни Венсенского замка, он и вовсе пустил коня шагом.
Майсгрейв не мог уехать, не простившись с графом, но и не мог более дожидаться его возвращения в Нельском отеле. Это и заставило его принять решение заглянуть в Венсен, поблагодарить Уорвика и справиться, не надо ли передать что-либо королю Эдуарду. Стремился ли он увидеть Анну? Нет, – отвечал он себе, хотя, пожалуй, это и было подлинной причиной его поездки в Венсен.
На широком замковом дворе, несмотря на ранний час, уже было шумно. Лаяли и скулили собаки, суетились сокольничий, фыркали и ржали кони. Филипа пропустили во внутренний двор не сразу – охрана замка была многочисленна и дотошна.
Однако победителя шотландца Делорена в конце концов признали, и далее ему служило пропуском имя графа Уорвика. Впрочем, ни граф, ни иные знатные особы, принимавшие
участие в охоте, еще не выходили, и Филип стал ожидать, стоя в стороне и успокаивая Кумира, взбудораженного суетой.
Конюхи вывели лошадей – холеных, в богатой, блистающей драгоценными каменьями упряжи, с расшитыми чепраками и удилами, с которых свисали шелковые кисти или мелодично перезванивающиеся колокольчики. Несколько слуг столпились возле одной лошади. Это был поразительной красоты арабский иноходец – белый, без единой отметины, с горящими глазами, сухой, изящно посаженной головой, тонкими ногами и пышным серебристым хвостом. Конь нетерпеливо грыз удила, роняя на грудь клочья пены, бил копытом и сердито фыркал. Два конюха удерживали его, ласково оглаживая. На иноходце было обшитое галуном дамское седло с серебряными стременами. Передав повод Кумира одному из конюших, Майсгрейв приблизился к белому скакуну, вслушиваясь в речи окружающих.
– Он горяч, сверх меры горяч. Не даме ладить с ним.
– Говорят, эта англичанка родилась в седле и шутя справится с любым необъезженным жеребцом. У Филип выступил вперед.
– Кому принадлежит этот конь?
– Да ведь это же свадебный подарок короля Рене Анжуйского невесте его внука! Поистине королевский дар! Но видели бы вы эту юную даму верхом! Клянусь святым Губертом, покровителем охоты, никогда еще не доводилось мне видеть более отчаянной наездницы!
В этот миг во дворе все пришло в движение, большая двустворчатая дверь распахнулась, и по широкой лестнице, облаченный в охотничий костюм, спустился Людовик Французский. За ним следовали светлобородые швейцарцы, ради которых и устраивалась эта охота, и пестрый рой рыцарей и дам.
Филип отступил в сторону, но король уже выхватил его из толпы цепким взглядом.
– Да вы уже оправились, сударь! Воистину вы выкованы из стали. Хотел бы я, чтобы мое войско состояло из таких же храбрых и выносливых воинов.
Филип молча поклонился. С ним уже говорил Уорвик, и рыцарь недоумевал, зачем король вновь возвращается к этой теме. Людовик еще какой-то миг смотрел на безмолвствовавшего Майсгрейва, а затем резко отвернулся и двинулся прочь. Казалось, он тут же забыл об английском рыцаре, занявшись разговором с псарями.
– Не правда ли, великолепная свора? – спросил он, обращаясь к одному из швейцарцев, по-видимому, возглавлявшему посольство. – Клянусь Пасхой, даже у Карла Смелого нет такой. Я человек непритязательный, но и у меня есть маленькие слабости. Эти псы – одна из них. Кстати, вот эта черная с подпалинами борзая обошлась мне в добрых пятнадцать ливров. Зато нюх у нее, как у ищейки, и она еще ни разу не теряла след. А эта пара догов прислана мне с острова Родос, и в прыжке они играючи опрокидывают вепря.
Среди свиты рыцарь заметил Уорвика. В тонком изгибе губ графа читались озабоченность и раздражение, между бровей залегла глубокая складка. На хлопочущего с собаками короля он глядел едва ли не с презрением. Среди англичан-ланкастерцев, которые тоже оказались в числе приглашенных, Майсгрейв заметил и графа Оксфорда, и канцлера королевы Фортескью, и обоих Сомерсетов. Все они также выглядели раздраженными и держались поближе к Делателю королей, в стороне от остальных вельмож.
Что-то явно не ладилось между властителем Франции и Ричардом Невилем. Из слов болтушки сестры Урсулы Филип понял, что Уорвик настаивает на выполнении королем обязательств в отношении Ланкастеров, а Людовик, хитря я лукавя, под разными предлогами оттягивает выступление, опасаясь обострять отношения с Бургундией, союзницей Йорков.
