Евгений Салиас - Владимирские Мономахи
— Коноводом чего?! — восклицал Михалис вне себя. — Разграбления коллегии и барского дома?!
На четвертый день, однако, все приняло несколько иной вид. Слух ли добежал до губернского города о волнениях, или Змглодушка дослала к наместнику гонца от себя, но по распоряжению властей на заводах появилась команда солдат. За нею через несколько часов явился целый напольный полк с пушкой. Командир полка имел приказание усмирить все в двадцать четыре часа, хотя бы пришлось действовать оружием и пользоваться пушкой.
Действительно, в одни сутки все стихло и отрезвилось поневоле, так как кабаки были заперты, и к каждому приставлен караул, с приказом стрелять в тех, кто явится за вином. И, наконец, вслед за солдатами явился и суд, уже в третий раз!..
Но на этот раз во главе чиновников приказных и подьячих был сам губернаторский товарищ. Приехавшая комиссия имела грозный вид. Пошел слух по всем заводам, что якобы наместник послал уже донесение в Петербург, и будет доложено самому царю, что есть такое разбойное гнездо, которое надо или разорить, или взять в казенное управление. Иначе, мол, конца не предвидится смертоубийствам.
На пятый день, позже чем повелевал обычай, произошли похороны четвертого Басанова за каких-нибудь неполных двадцать пять лет. Похороны эти имели странный вид, потому что при выносе из дома и шествии во храм повсюду были команды солдат. Даже вокруг церкви расположилась целая рота, так как ходил слух, что после отпевания «бариновы» бросятся на «братцевых» и что самому Аркадию Дмитриевичу грозит беда. Однако отпевание и погребение в склепе под большим храмом прошло обычно, порядливо и без какой-либо беды. Затем ввечеру все было тихо.
И в Высоксе толковали уже о строжайшем приказе губернаторского товарища, чтобы все заводы были немедленно пущены в доход и чтобы тотчас всяк был на своем месте. Непослушным грозили огулом, заковав в кандалы, на канат гнать в город на расправу.
Разумеется, на следующий же день Высокские заводы пришли в такое положение, как если бы никогда ничего не случалось. Все заводы запыхтели и застучали…
XXIX
Между тем в доме было спокойно. Суд заседал в большом зале и чинил спрос. Все обитатели, однако, настолько уже привыкли к появлению волокиты в дом, что не казались вовсе испуганными.
Что касается убийства молодого барина, то из всех таких злодеяний, совершенных в Высоксе, оно было самое темное и самое диковинное. Был убит барин среди кучи пировавших и танцевавших гостей. Кто убил, было совершенно невозможно не только доказать, но даже и предположить.
Пущенный слух, что якобы Иван Змглод, отлучившийся из-под ареста, явился тоже ряженый в дом и зарезал Олимпия Дмитриевича, казался всем бессмыслицей. Еще если бы явился Денис Иванович, то можно было бы заподозрить, что это дело его мести, но старик после своего ареста от волнения лишился окончательно способности ходить и не мог двинуться из полицейского дома. А Иван Змглод, припутанный к делу отца, к такому делу, которое совершилось, когда его, Ивана, и на свете еще не было, не имел никакого повода мстить, зная, что этим отцу не поможешь.
Сначала суд почти уже склонялся было к мнению, что виноваты Змглоды, но когда председательствующий товарищ наместника узнал, в каких отношениях состоит к семье Змглода высокский владелец, то совершенно переменил мнение. Вдобавок, едва только совершились похороны Олимпия Дмитриевича, как Аркадий приказал объявить по всем заводам важную новость, как пройдет сорок дней со смерти брата, он будет венчаться с Сусанной Денисовной Змглод.
Однако, пока суд заседал и тщетно старался раскрыть преступление и уличить преступника в коллегии происходило нечто, пожалуй, худшее. В ней появились поверенные и ходатаи, а главное появился приезжий из Москвы чиновник, не имеющий ничего общего с владимирским отделением.
Дело было в том, что казна, а равно и кредиторы заводов сразу появились, каждый по своему делу. Если бы теперь посторонний умный человек заглянул в Высоксу, то понял бы, что тут началось столпотворение, и начиналось разрушение. То, что создал старик Аникита Ильич Басман-Басанов, теперь приходит к своему концу.
Волокита в доме, команды солдат около заводов и по заводским улицам и целая стая воронья в коллегии, небольшая, но роковая. Солдаты уйдут восвояси, приказные крючки, не добившись ничего, не добившись даже и взятки, тоже уйдут, но те, что орудуют в коллегии, останутся.
Молодой Басман-Басанов, высокский барин, владелец всего по закону, в действительности смутно всем представлялся как бы последней спицей в колеснице. Кто будет завтра на его месте барином-помещиком, — было совершенно неизвестно. Перейдет ли вся Высокса с заводами в одни руки? Или распадется на куски, будет разорвана на клочья? Или, наконец, будет все отобрано в казну?
Давно ли был долг в девятьсот тысяч, а теперь прибавилось еще по недавним документам двух братьев, и вся сумма перевалила за миллион. И вдобавок из-за чего? Чтобы якобы знать, своей ли смертью умер Аникита Ильич!..
Ко всем бедам прибавилась еще одна, которая, случись прежде, всех бы переполошила, но теперь эту новую беду все встретили безучастно, даже без особого любопытства.
Барышня Сусанна Юрьевна, давно становившаяся все страннее, окончательно сошла сума. Теперь в этом уже не было никакого сомнения.
Равнодушие, с которым она встретила известие об убийстве племянника, ее последовавший затем смех, и затем даже радость, ясно свидетельствовали, что она почти умалишенная. Но затем, вскоре же после похорон убитого, Сусанна Юрьевна начала вести себя, как совершенно помешанная. Она стала ходить по ночам по всему дому, врывалась ко всем, пугая дикими, бессмысленными речами спящих, или уходила и бродила по улице, по саду, заходя Бог весть куда.
Горничная и двое рунтов, приставленные к барышне, ничего не могли сделать. Когда ее останавливали силой, она начинала бороться, драться и страшно кричать на весь дом, как если бы ее резали.
А Аркадий Дмитриевич по совету многих убедился, что оставлять в доме тетушку опасно и для всех, да и для нее самой.
И однажды утром Касаткину посадили силой в карету и увезли в Москву, чтобы сдать в дом умалишенных.
XXX
Несмотря на всеобщее смущение и удрученное состояние, в котором находились все обитатели Высоксы, все-таки через десять дней похорон покойного Олимпия Дмитриевича в доме в нижнем этаже пировали гости. Было маленькое празднество в комнатах Платона Михалиса.
Бывший первый друг и наперсник покойного, не считаясь с родством, а только дружбой, счел возможным отпраздновать свадьбу своей сестры с ее давнишним нареченным, князем Абашвили.