Альбер Бланкэ - Война амазонок
Герцогиня де-Шеврез, хотя и старше ее летами, была дочерью ее мужа. Редкая красота, необычайная, восхитительная внешность госпожи Монбазон вызывала восторг и удивление мужчин, поклонников женских прелестей. Высокий рост, роскошные формы, черная копна волос, от природы несколько вьющихся – все придавало ей величавое очарование сановных венецианок или римских красавиц, для которых любовь и наслаждение были единственной целью жизни.
Надо сказать правду, что она не славилась простотой своих обычаев и чистотой нрава, но не мужчинам же упрекать за слабости эту дивную красавицу.
Для Бофора не было тайной, что он произвел сильное впечатление на сердце герцогини Монбазон и что ее бешеному характеру не сродни было выносить оскорбительное соперничество. Вот почему он надеялся через нее доискаться истины.
– А! Вот и сам герцог Бофор! – сказала герцогиня, увидев его. – Наверное, он откроет нам тайну этого дела.
– Какого дела?
– Как взрыв пороха разнеслась по всему Парижу эта молва, любезный герцог; другого разговора нет.
– Как же это я ничего о том не знаю?
– Всегда так бывает, что последним узнает тот, кто в деле был первым.
– Ага! Так это обо мне идет молва? – спросил Бофор смеясь.
– И молва самая жалкая.
– В самом деле?
– И если я беру смелость рассказать вам о ней, так это потому, что я не верю ни единому слову этой клеветы. Так хорошо я вас знаю!
– О! Каким талантом вы обладаете, чтобы возбуждать мое любопытство.
– Итак, если мне суждено передать вам эту весть, знайте же, что маркиз де Жарзэ уверяет, будто заставил сегодня отступить перед собой одного из храбрейших вельмож королевства.
– Он солгал! – воскликнул герцог.
– Я так и знала, – подхватила герцогиня с видимой радостью.
– И вот вам клятва: завтра же он перестанет хвастаться.
– Как! Неужели ваше высочество согласитесь драться с простым дворянином?
– А я сегодня чуть-чуть не подрался с каким-то носильщиком на рынке.
– Вы, герцог? – воскликнула герцогиня Монбазон, и ее нежные ноздри раздувались от восторга при виде мужественной отваги, звучавшей в каждом слове принца.
– Да, клянусь честью! Какой-то негодяй, шпион, нарядившись в платье рыночного носильщика, оскорбил меня. Вы понимаете, что рыночный король не мог отступить от угроз какого-нибудь шалопая. Я передал мою шляпу и трость на хранение окружающим торговкам, засучил кружевные манжеты и выставил кулаки вперед, как английский боксер.
– Браво, герцог! – пронеслось между придворными, слушавшими его рассказ.
– Негодяй струсил и бежал. Что касается Жарзэ, я не стану боксировать с ним, просто запрещу произносить выдуманную им ложь.
– Очень хорошо! – пронеслось между присутствующими. – Этого достаточно, и Жарзэ должен будет присмиреть.
– Однако, – заметил герцог Бриссак, – коадъютор сейчас рассказывал о новой выходке этого нахального маркиза.
– Это правда, – сказала герцогиня, – именно госпожа Фронтенак умоляла коадъютора не говорить вам о том.
– Так ли это?
– Госпожа Фронтенак, кажется, очень боится за вас.
– А вот посмотрим, – возразил Бофор, – я всегда люблю действовать начистоту и как можно скорее.
С этими словами герцог подал руку герцогине Монбазон, и оба отправились в гостиную, где председательствовал Гонди.
– Герцогиня, – сказал Бофор, замедляя шаг, – у вас своя полиция, вам известно почти все, что делается в Париже.
– Почти все – это чересчур много.
– Гостиница «Красная Роза» тоже находится в вашем реестре?
– Что это за гостиница?
– В ней находится главная квартира порядочного негодяя, Ле Моффа.
– Я знаю его. Вчера меня уверяли, что он убит. Но, вероятно, у него всегда есть под рукой верный человек, готовый умереть за него, – отвечала герцогиня со спокойной беззаботностью.
– Вижу, что вы хорошо знаете «Красную Розу».
– Мне даже вспоминается, где она находится: на улице Сент-Антуанской, кажется?
– Точно так. И вот меня уверяли, герцогиня, что туда была приведена женщина…
– Из ревности! Да, герцог, из жесточайшей ревности, я должна в том признаться, – сказала герцогиня Монбазон, останавливаясь и смотря прямо ему в глаза. – Да, я была там прошлую ночь.
– Вы?
– Так вы этого не знали?
– Не имел никакого понятия.
– Так о ком же вы спрашиваете?
– Там была другая женщина…
– Делать нечего, я сделаю вам еще признание. Так как вы сами затеяли этот разговор, я выскажу вам все, что у меня есть на сердце.
– Говорите, герцогиня. Чем больше я думаю об этой интриге, тем меньше ее понимаю.
– Я люблю вас, герцог, – сказала она, и глаза ее загорелись страстью. – Я люблю вас такой пламенной любовью, такой страстью, которая составляет всю жизнь женщины. Вы это знаете и имели много доказательств тому. Но я ревнива, ревнива до бешенства! Вдруг узнаю я вчера, что женщина, которую я и без того ненавижу по разным причинам, и, главное – вы любили ее, и хотя она отвечала вам холодностью, но это все равно – узнаю, что эта женщина будет похищена по вашему приказанию и укрыта в гостинице.
– Никогда! Подобное насилие не в моих привычках и не в моем характере.
Герцогиня заглянула ему в глаза.
– И притом же, – продолжал он, – ни одна женщина на свете не заслуживает подобного обращения. Я ничего не хочу через насилие.
– Ни одна женщина?
– Ни одна.
– Ни даже…
– Заканчивайте, герцогиня.
– Полноте, вы вполне понимаете.
– Клянусь, нет…
– Послушайте, герцог, я убеждена, что не вы были в этой гостинице вчерашнюю ночь.
– Следовательно, кто-нибудь приходил туда под моим именем, как меня уверяли?
– Кажется.
– Горе ему!
– Выслушайте же: я виделась с Ле Моффом, самым хитрым плутом, какого только мне случалось знать, и дала ему важное поручение, которое вы одобрите, когда я открою вам его цель. Вам, как и всем моим друзьям, когда наступит нужная минута. По окончании делового разговора я велела этому человеку проводить меня к той женщине, которая похищена по вашему приказанию.
– Так вы знаете, стало быть, кто она?
– Да, бедная девушка из простолюдинок.
– Так это правда! – воскликнул Бофор с отчаянием.
– Не тревожьтесь, за чернь нечего бояться; их честь дорога только в глазах им подобных.
– Вы ошибаетесь, герцогиня, добродетель имеет право на уважение во всяком сословии, где бы она ни встретилась. Если та, о которой идет речь, получила малейшее оскорбление, то я принимаю его лично на себя и так отомщу, что в другой раз не придет охота подражать таким делам.
– Тише! Тише! Как вы разгорячились! А я надеялась… но через форточку, сделанную в двери той комнаты, где была заключена похищенная женщина, я узнала, что это не та соперница, которая страшит меня, и я ушла успокоенная.
