Джулия Стоун - Рабыня Вавилона
Навстречу попалась многочисленная группа писцов с озабоченными лицами. Женщина шла, не сворачивая, и они разомкнулись, как строй лучников, пропуская ее.
Адапе они не оказали такого почтения. А старший писец обругал его сквозь зубы и стиснул плечо так, что едва не хрустнула ключица. Юноша огрызнулся, но его с насмешками вытолкнули из толпы.
Он еще видел женскую фигуру в глубине двора, однако разворачивающаяся повозка загородила обзор. Глупый ишак перебирал ногами и противно орал, в то время как раб со злостью стегал его лозой.
Адапа обогнул повозку и остановился, как вкопанный. Она вошла в одну из многочисленных распахнутых дверей, зияющих чернотой, как пасть Тиамат, и больше он не видел ни дворца, ни света, ни женщины.
Он отлично понимал, что совершает ошибку, ведет себя неправильно. Но с тоской думал о своей незнакомке.
После столь бессмысленной погони юноша ощутил вдруг опустошительную усталость. С опущенной головой побрел он к Дому табличек. Страшно захотелось пить. Он вошел в раскрытую как всегда дверь, взял кувшин для омовений, полил немного на руки, а потом запрокинул голову и осушил его до дна.
В глубине классной комнаты послышались кряхтение и сухой кашель. Адапа обернулся. Старый лис стоял, опираясь на палку, слегка покачиваясь, словно дул сильный ветер. Адапа потянулся к голове, чтобы снять шапку, но вспомнил, что забыл ее дома. Тогда он вытер губы рукавом и поклонился старику.
— Учитель, — проговорил он, не поднимая головы. — Приветствую тебя, благородный.
Старик молча, с прищуром, смотрел на юношу. Он не доверял Адапе. Никогда не знаешь, что у того на уме. Он вспыльчив, изворотлив, активен. И, как ни крути, Адапа лучший ученик. Ему не хотелось ничего говорить юноше, распекать за недостойный поступок, какая к демону разница, какая разница… Старик показал ему сутулую хрупкую спину. Это был его укор, молчаливый упрек этой дерзости, молодости, энергии, бьющей через край. Старик завидовал Адапе и от этого злился еще больше.
— Учитель! — позвал Адапа, все еще сжимая ручку кувшина.
Опираясь на клюку, ученый муж направился к противоположной распахнутой двери, ведущей в северный внутренний двор. Адапа догнал его, взял под руку, какое-то время они молча шли, видя перед собой только яркий желтый прямоугольник, оживленный роящимися насекомыми, думая каждый о своем.
— Я думал найти здесь учителя Бероса, — сказал, наконец, Адапа. — Сегодня будет урок древнего языка, не так ли?
— Так.
— Полагаю, он скоро прибудет, — проговорил Адапа. Ему захотелось уйти.
— Так. Он опаздывает крайне редко, видимо, сегодня именно такой случай, — проскрипел старик.
— А где же все, учитель? Я не вижу никого из…
— Из бездельников! Если бы не тщеславие их богатых родителей, я бы давно выгнал их к демонам, к праматери Тиамат!
«Кажется, разум старика вышел из берегов», — подумал Адапа, а вслух сказал:
— Я вижу, ты чем-то огорчен. Мне жаль…
— Брось! Жаль ему! — снова перебил старик. — Когда станешь такой вот развалиной, как я, узнаешь цену огорчениям. Там они, — он махнул палкой в сторону открытой двери. Теперь уже и Адапа услыхал во дворе голоса приятелей.
— Я сяду здесь, — снова проскрипел старик. Адапа бережно, обеими руками придерживая его за плечи, помог старику сесть на резной табурет. Учитель покряхтел, повозился, выставив вперед плохо гнущуюся ногу, и то ли вздохнул, то ли всхлипнул, вытирая слезящиеся глаза куском белой ткани.
— Иди, чего стоишь?
— Куда? — не понял Адапа.
— Куда! Ловить бабочек! — Старик выглядел рассерженным. — К приятелям, конечно.
— Нет уж, — неожиданно для самого себя проговорил Адапа. — Лучше мне остаться здесь.
Учитель скомкал свою салфетку и, повозившись, сунул ее в карман. Адапа обратил внимание на его руки в пигментных пятнах, со вспухшими темно-синими венами. Ему почему-то почудилось вдруг, что вены полые внутри, сухие, как старые заброшенные каналы, и сердце гоняет пустоту по этому немощному телу. От этой нелепой мысли горло болезненно сжалось. Адапа облизал пересохшие губы.
— Я говорил с наставником, — сказал старик.
— О чем, почтенный учитель? — проговорил Адапа. Снова захотелось пить. Он почувствовал вдруг, что теряет мужество.
— О тебе, милейший. Высшее руководство школ готово принять тебя, ты сможешь продолжить образование в школе Эсагилы.
— Спасибо.
— Подожди. — Старик вскинул руку. — Ты можешь начать посещать храм науки через год. Вначале закончишь курс в школе писцов. От этого многое зависит. Твой отец приезжал ко мне, ты знал об этом? — Адапа отрицательно потряс головой. — Так вот, он приезжал. — Старик стукнул палкой о земляной пол. — Мне было удобно говорить с ним. Не пришлось врать. Он хочет успешного будущего для тебя, большого чина во дворце. Я думаю, это осуществимо, но есть некоторые правила, — старик запнулся.
Все время, пока он молчал, растирая одну сторону носа, Адапа выжидающе смотрел на него.
— Так вот, — он прочистил горло. — Это негласные правила, но уж лучше их не нарушать. Чиновник, имеющий семью, вызывает доверие. Это не то, что молодой ветрогон, который… — старик запнулся, — ты понимаешь, сынок?
Он впервые назвал так Адапу, и это резануло слух. Хитрый старикан знает, где подстелить мягкой травы. Значит ли это, что надо ждать скорого удара? Адапа облизал сухие губы.
— Ты выполняешь поручение моего отца, учитель? — спросил он напрямик.
Зрачки юноши потемнели. Он уже достаточно наслушался болтовни старика и хотел уйти. Но на самом деле Адапа был поражен, стало трудно дышать, словно сердце пронзили острым клинком. Он любил, он уже был несвободен. Совсем неважно, что никто не знает об этом, и что даже она — мгновение, яркая вспышка в его жизни — не догадывается ни о чем. Но сам Адапа все понял, и любые намеки на чуждое его сознанию он воспринимал как личное оскорбление, как удар, на который нужно отвечать только ударом.
Старый учитель смотрел на него, все так же требовательно, как много раз до этого. Этот взгляд человека, наделенного высоким интеллектом, нравился Адапе, как-то подкупал, подталкивал к общению, где в основе лежало доверие. Но сейчас все было вымазано черно-кровавой пеной гнева, и глаза старика мерцали поверхностным блеском, как дешевые камушки.
«Ты не мудрец. Ты ростовщик, гадальщик, и добыча твоя — гнилые, разлагающиеся куски. А еще «сынок»! Все ложь и пустота». Адапа молчал.
— Если желаешь добиться ответа, никогда не задавай прямых вопросов, — вдруг ошарашил его учитель. — Люди могут лгать, идти на компромиссы или даже быть откровенными, но всегда стараются для себя. И о настоящем положении дел могут только проговориться. Умей слушать и направлять разговор в нужное тебе русло.
