Джулия Стоун - Прихоти фортуны
– Да. – Брат Люк отвел глаза. – Но… Отчеты ваши неудовлетворительны.
Патрик тяжело поднялся из-за стола, уставленного яствами, и прошелся по комнате. Остановился у очага, в котором тлели куски торфа, вытянув одну руку.
– Как вы сказали? – Он обернулся к монаху, не меняя позы.
– Сожалею, милорд, именно так. Брат Люк тоже встал с места.
– Вынужден покинуть вас, милорд, – сказал он, – Я все передам его преосвященству. Не позднее десяти дней вы должны быть в Канне, его преосвященство вскоре намерен отбыть в Авиньон.
Доминиканец поклонился и вышел. Патрик не проронил ни слова. Лишь когда закрылась дверь, он, глядя в огонь, сказал:
– Черт бы побрал старика.
Он снова прошелся по комнате. Весь его облик выдавал человека властного, человека, привыкшего повелевать. Мрачным взглядом он уставился на яства. Потом поднял с кровати меч, провел пальцами по его сверкающей поверхности.
– Если бы ты знал, проклятый ханжа, что удерживает меня здесь! Если бы ты только знал… – И в бешенстве рассек мечом блюдо, предназначенное монаху. – Пропади ты пропадом!
* * *Вечером, когда лучи заходящего солнца скользили над землей, окрашивая багрянцем леса предгорий, узкую равнину, скалистый берег, на вершине холма появился всадник. Его силуэт четко вырисовывался на фоне похолодевшего неба. Мрачно взирал он на долину в пене виноградников и плодовых садов. Крыша деревенской церкви возвышалась над лачугами бедняков. В розовеющих закатных волнах плыли рыбачьи лодки, медленно приближаясь к берегу.
Вид этой идиллии действовал на всадника подобно тому, как красная колышущаяся материя действует на быка. Он шумно выдохнул и устремил взор в меркнущее небо с бледной россыпью звезд. У подножия холма клубился туман. В лачугах зажглись светильники. Наконец всадник нашел взглядом то, что искал, и скупая улыбка тронула его четко очерченные губы. Гнедой конь встряхнул головой, тихо зазвенела сбруя, и по узкой тропинке незнакомец начал неторопливый спуск.
День был длинен и скучен как никогда. В мутных сумерках Жанна простучала башмаками по мощеному двору и нырнула в ворота. Взошла почти полная луна, наливаясь холодным светом. Наступал час химер, час, когда оживают самые дикие суеверия, и человек чувствует себя наедине с древними стихиями. В воздухе пахло надвигающейся зимой.
Жанна брела по берегу, зябко кутаясь в плед и безотчетно прислушиваясь ко всякому звуку. В отдалении ковылял горбун, соблюдая все меры предосторожности. Ему не хотелось быть замеченным, и он скрывался в тени прибрежных скал. Как призрак, неровно ступая по песку, двигался Гийом за девушкой, придерживая полу короткой куртки.
Нет, не разбойные намерения влекли его в ночной вояж. Несчастный горбун был готов пожертвовать собой ради безопасности прекрасной нереиды, чей силуэт медленно двигался впереди, и куда Гийом глядел с неподдельной грустью.
В отдалении послышался топот копыт, звук постепенно нарастал, приглушенный, чавкающий – лошадь пустилась в галоп по мокрому песку.
В тревоге Гийом остановился, напряженно прислушиваясь. И в ту минуту, когда горбун хотел крикнуть Жанне, чтобы она спасалась, из тьмы в лунное полотно вынырнул всадник. Конь под ним был чист и свеж, однако распален бегом, чего не скажешь о его хозяине – тот являл собой спокойствие и устремленность.
Гийом успел заметить обернувшуюся Жанну, ее бледное, искаженное ужасом лицо. Крикнув, он бросился наперерез лошади и коротким движением метнул топорик. Сверкнула узкая полоска стали – обоюдоострый меч вышел из ножен – и к ногам несчастного горбуна упал круглый предмет, с всклоченной шевелюрой, откатился в сторону, оставляя багряную дорожку на песке, устремив невидящий взор в бескрайний простор, где только мрак и звезды…
Гнедой конь не замедлили бега, всхрапнув, он ринулся к девушке, направляемый всадником. В зеркальных глазах животного отразились скалы побережья, могучие мускулы были напряжены, а сбруя сверкала как отполированные доспехи. Всадник налетел, подобно вихрю, подхватил Жанну и бросил в седло, а его великолепный конь вскинул голову, и грива взметнулась, как волосы амазонки.
Стук копыт стих так же внезапно, как и возник, растворился в шуме прибоя. Больше ничего не нарушало покоя этого уединенного места. О трагедии напоминал только обезглавленный труп Гийома, который в обманах ночи можно было принять за груду тряпья.
Южнее Пти-Жарден, где нет ни одного поселения, где среди диких скал с криком носятся чайки, а при свете луны бесшумно ложатся на перепончатое крыло летучие мыши, в эту ветреную ночь на серо-розовом песке дожидалась хозяина утлая лодчонка.
Всадник спешился и что-то снял с седла. Ракушечник скрипел под ногами незнакомца, когда он направился к бурлящей воде. Бережно уложил он свою ношу в лодку и столкнул ее в разомкнувшуюся волну. Конь на берегу тихо заржал. Человек сделал рукой краткий жест, словно призывая животное к молчанию.
Лодка раскачивалась на волнах, скрипели уключины, ветер внезапно изменил направление. Но незнакомец уверенно вел это убогое суденышко выбранным курсом.
Поблизости от материка поднимался из вод Средиземного моря скалистый островок, прибежище несметного количества птиц, где на самом высоком уступе стояла старая башня маяка. Именно сюда и направлялся похититель, и вскоре нос лодки ткнулся в отшлифованную гранитную глыбу.
Человек со своей ношей поднялся по каменным ступенькам, ведущим к входу в башню. У низкого сводчатого портала он остановился и оглянулся назад. Кругом было темно, плескались и шумели волны, пряные запахи морских глубин наполняли воздух, подобно дорогим благовониям. В бухте качалась привязанная лодка.
Человек резко, но негромко постучал в дверь. Стук был условным, и дверь тут же бесшумно открылась. На пороге стоял старик. Был он мал ростом, крепок, его пепельные волосы с нитями седины были собраны в пучок, а борода спускалась до груди. В руке он держал фонарь. Его пористая кожа напоминала по цвету красную глину, и были испещрена морщинами. Перед гостем предстал никто иной, как смотритель маяка Роббер, старый морской волк, отшельник и пьяница.
– Это вы, милорд, – тихо сказал он, взглянув на гостя холодными голубыми глазами.
– А кто еще по-твоему мог быть? – Ответил незнакомец.
Роббер неопределенно подал плечами.
– Входите, – коротко сказал он и отодвинулся, давая гостю дорогу.
– Убери фонарь, старик, я знаю эту башню не хуже тебя.
– Как хотите, милорд. Ежели вы предпочитаете тьму свету – это ваше дело, и меня оно не касается. Именно так, лихорадка мне в бок!
Ночной гость стал уверенно подниматься по лесенке, не обращая внимания на стук двери и скрежет задвигаемого засова.
