Розалин Майлз - В порыве страсти
А потом – а потом…
Может, пора старику потесниться – в последнее время он вел себя так странно… Джон представил себя хозяином Кёнигсхауса, а рядом – Джину, городская компания продана, треволнениям из-за денег пришел конец, и кругом – только его земля, она всегда принадлежала ему, сколько он себя помнит, земля его и его детей, крепких высоких мальчиков, как он сам и его отец, и золотистых застенчивых девочек, нежных, но с твердым характером, как их мать…
В черном небе зажглись бледные звезды. Нагретая земля источала запах ночи. Никогда еще ему не было так покойно, как сейчас. Внезапно он обнаружил, что рядом с ним стоит Генри.
– Знаешь, Генри, я был бы счастлив умереть здесь, – тихо произнес Джон.
Генри ужасно не любил подобные разговоры.
– Ты собираешься отбросить копыта? Джон шутливо ткнул друга в плечо.
– Не бойся, приятель. Знаешь что? Мы с тобой превратим Кёнигсхаус в самую лучшую ферму в мире.
Генри ухмыльнулся.
– Значит, ты решил, что колледж не для тебя? А ведь твоя мама хотела, чтобы ты учился.
– Что ты, какая учеба, если единственное, чего я хочу – с утра до ночи считать скот! Мое место здесь, а среди книг, кирпича и бетона я бы просто не выжил. – Он помолчал. Так что пусть мой дядя Чарльз разберется с городскими делами, а я займусь Кёнигсхаусом.
Ну-ну, вот и подводные течения появились, подумал Генри, стараясь скрыть удивление.
– Дружище, осталась одна маленькая загвоздка. Как быть с твоим отцом?
– Он свое пожил, – беспечно ответил Джон. – Теперь мой черед.
Глухая черная ночь окутала землю, освещенную лишь тусклым светом угасающих звезд. В костре тлели угольки; спящие лежали тихо, как неживые. И лошади, и скот успокоились. Природа замерла, пульс жизни замедлился.
Но не все земные создания спали. Тех, кто бодрствовал, кто готовился учинить зло, гнали голод и жажда. Чуть приметно шевельнулись толстые стебли диких лилий – то водяная змея скользнула в прудик, всколыхнула серо-стальную поверхность воды и исчезла. А в буше, окружавшем маленький мирный оазис у источника, тихо сновали ночные хищники, с каждым шагом все ближе подбираясь к своей беззащитной жертве. И среди них двигалось что-то темное, тяжелое, извивающееся, зловещее само по себе, несущее с собой свернутую в кольца, готовую к нападению смерть.
Не больше минуты ушло на то, чтобы отыскать в долине небольшой лагерь, а в лагере – кострище и спящих вокруг него людей. Любой хищник выбрал бы одинокую жертву, большую, крупную, внушительную даже во сне, лежащую в своем толстом спальном мешке вдали от остальных, забывшуюся мертвым сном.
Тихо, как призрак, приближался посланник смерти к намеченной жертве. Еще секунда – и длинные блестящие змеи напали на одинокого спящего.
Филипп видел сны, свои обычные сны о победах, торжестве и господстве. А проснувшись, окунулся в самый страшный кошмар, какой только можно себе представить: его тело не повиновалось ему. Потом пришло ощущение бесконечного беззвучного крика: что-то невидимое закрывало ему нос и рот, он стал задыхаться. Но вот ужасные сновидения кончились, и он ощутил настоящую, невыдуманную адскую боль – острые зубы снова и снова впивались в его беззащитное лицо и шею.
Неужели это сон? Может ли нормальному человеку присниться такое? Он не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой, неимоверная тяжесть пригвоздила их к земле. А отчаянное подергивание мышц лишь разъярило нападавших, змеи набросились с новой силой. Яд уже проник в кровь, он почувствовал, что сдается, погружается в небытие.
Последним усилием он попытался освободить руки и ноги, стряхнуть с лица удушающий покров. Его тело изогнулось дугой, и на миг ему показалось, что он видит до боли знакомое лицо и глаза – они являлись ему только во сне. Ты. Филипп знал: то пришла его смерть, и он встретил ее безо всякого удивления.
Подчиняясь страшной силе, он снова откинулся на землю, туманная пелена заволокла его взор, и он погрузился в тот вечный сои, из которого нет возврата.
8
Что делать, если не спится, когда Филипп рядом, и не спится, когда его нет? Элен всю ночь ворочалась в постели, то ей было слишком жарко, то слишком холодно, ее изводил воспаленный взгляд луны, одолевали странные мысли. Стоило ей произнести про себя: «Филипп, Филипп, Филипп», – и тревога набрасывалась на нее с новой силой. А стоило ей произнести: «Чарльз…»
«Я тебе позвоню», – сказал он, собираясь сесть в вертолет, но так рассеянно, как будто уже простился с ней. Но почему он именно сейчас так сказал, ведь раньше они общались только через Филиппа, как и положено невестке и деверю. «Я тебе позвоню». Так мог бы сказать любовник. Чарльз.
«Элен, ты не того выбрала!» – воскликнул он в машине.
Ох Чарльз… Мы ведь оба знаем, что не я выбирала, меня выбрали!
Конечно, она не произнесла этого вслух, как и многого другого, что скопилось в ее душе больше чем за двадцать лет молчания. Да, ты увидел меня первым, раньше, чем он, еще тогда, когда я в поисках работы пришла со своим рюкзаком на соседнюю ферму. Да, я осталась там из-за тебя, из-за того чувства, которое зародилось между нами.
А потом…
А потом появился он… Хватит!
Незачем еще раз повторять то, что они и так не забудут до гробовой доски. Когда он появился…
Стоило Филиппу приехать в тот день на соседнюю ферму, и их с Чарльзом юношеская любовь оказалась растоптанной, как будто по ней прошлось стадо коров. Уже через неделю она поселилась в его доме, в его постели, а через месяц он сделал ее своей женой. Потрясенный Чарльз напился с горя и еле выдержал церемонию до конца: он был шафером на свадьбе. А на следующий день уехал из Кёнигсхауса, чтобы начать новую жизнь, открыть собственное дело.
Дело…
Элен откинула скомканную простыню, встала, натянула на себя самую легкую рубашку и джинсы. Чарльз с Беном утверждали, что, если Филипп не примет наконец меры, компанию ждет крах. Пожалуй, ей пора самой разобраться, что происходит.
Еще не рассвело, поместье окутывала предутренняя мгла. Элен с опаской прошла по обсаженной розами дороге, пересекла овальную лужайку в центре усадьбы. Она шла к конторе, низкому бунгало с красной крышей, точной копии домика для гостей на другой стороне лужайки. Здесь хранились все документы Филиппа, все его старые записи, но был здесь и новейший компьютер, и средства телекоммуникации, без которых невозможно управлять международной компанией.
Контора никогда не запиралась, как, впрочем, и все остальные постройки Кёнигсхауса. Когда же она была здесь в последний раз? Элен так и не смогла вспомнить, ей просто незачем было сюда приходить. Низкая квадратная комната служила и конторой, и кабинетом одновременно, старина соседствовала здесь с современностью, впрочем, как и во всей усадьбе. Элен остановилась на пороге, зажмурилась от яркого света, обвела взглядом комнату: старинный железный сейф, тяжелый дубовый письменный стол, старомодные деревянные шкафы, а рядом – компьютер новейшего образца, терминалы, телекс, тихо жужжащий факс.
