Розалин Майлз - В порыве страсти
Впереди, за холмом, лежал водопой. Это место таило в себе странное очарование, тем более неожиданное, что вокруг простирался выжженный, шелестящий сухой травой буш. Пустынное плато – страна расколотых валунов, пересохших ручьев, угрожающих выступов скальной породы и изогнутых ветром бутылочных деревьев – полого спускалось к небольшой впадине, образовавшейся у подножия огромной глыбы песчаника. Художники-аборигены, давно уже укутанные саваном тысячелетий, запечатлели на ней священные секреты своего племени. Время и непогода тоже сделали свое дело: искрошили, изрезали мягкий красный камень, оставили причудливые памятники эрозии и разрушений – пещеры и небольшие ниши, однако сама скала оказалась неподвластна времени.
У подножия скалы лежал прудик; несущиеся по небу облака отражались в его зеркальной поверхности. Вдоль берега росли водяные лилии, восково-белые с густо-синим, почти черным; в отдалении в тусклом свете быстро меркнущего дня серебрились огромные эвкалипты. Вот уже пятьдесят тысяч лет это место считалось священным. Холодок пробежал у Джона по спине. Здесь, в обиталище Великого Духа, Отца Всех Вещей, невозможно было не почувствовать свою малость, ничтожность.
Джон глубоко вздохнул. «Надеюсь, и отец это почувствует, – невесело думал он, расседлывая лошадь и отпуская ее пастись. – Боюсь, сегодня без божественного вмешательства не обойтись!»
Однако Филипп весь вечер держался отчужденно, срывая зло на всех без исключения пастухах, а все попытки Джона заговорить с ним встречали яростный отпор. Наконец стадо расположилось на ночевку, люди разожгли костер и приготовили ужин. Атмосфера разрядилась лишь тогда, когда Филипп ушел искать себе место для ночлега. Оставшиеся у костра знали друг друга так хорошо, что могли обходиться без слов.
Вот они сидели перед ним, друзья его детства: Дасти, Слим, Фрэнк и Джеймс, все те, без кого перегон был бы просто невозможен. Рядом расположился Генри, управляющий фермой, школьный друг и ровесник, не мысливший свою жизнь без Кёнигов. Однако даже Генри не решался произнести вслух то, о чем думали собравшиеся у костра: тихий, напевный голос Дасти избавил его от мучительных сомнений.
– Снова мы не угодили нашему хозяину.
Джон смущенно рассмеялся.
– Боюсь, это я ему не угодил, и не сейчас, а значительно раньше. Дело не в том, что мы храпим или чешемся. У него такое кислое настроение, потому что мы… не сошлись во взглядах, скажем так. Слово за слово, как вы говорите. И он все еще пережевывает наш разговор.
Остальные одобрительно молчали. По мнению школьных друзей, единственный недостаток Джона заключался в его покладистости. Видимо, времена меняются.
Извечный проказник Слим, обладатель буйной шевелюры и не менее буйного чувства юмора, озорно рассмеялся.
– Баньипа он не боится?
Упоминание этого австралийского родича лохнесского чудовища вызвало взрыв смеха.
– Чтобы прикончить моего отца, потребуется не только Баньип, но и сам Великий Змей Источника, – рассмеялся в ответ Джон.
Только Дасти не разделял общего веселья. Взгляд его древних, как само время, глаз был устремлен поверх костра, в темноту, где мычали и кружили на месте коровы. Он слышал их беспокойное фырканье.
– Он что-то видел, – сказал Джеймс, указывая на Дасти.
Джон удивленно поднял голову.
– Что видел?
– Не Баньипа, – мягко улыбнулся ему Дасти. Дасти учил Джона ездить верхом, разбираться в тайнах буша и неба над головой, учил, как распознать плохого пастуха, больного бычка или стельную корову. Все самое важное Джон узнал от Дасти. Однако Дасти, умеющий понимать язык всех живых существ на свете, знал больше, много больше того, что мог рассказать белому человеку.
Предчувствия, а вернее сказать, предвидения Дасти не вызывали у Джона ни малейших сомнений.
– Тогда что же? – настаивал он.
– Скот, – тихо ответил Дасти. В отблесках пламени его лицо казалось трагической маской, а глубоко посаженные глаза – озерцами грядущей беды. – Нехорошо здесь. Стадо беспокоится. Животные чуют духов.
Для всех, кто знал о существовании духа Йови, вестника смерти, зачастую являвшегося животным, ибо люди глухи, это было знаком грядущей беды. Фрэнк и Слим обменялись испуганными взглядами, Джеймс не сводил глаз с Дасти. Атмосфера сгустилась, холодный ветер страха коснулся всех сидящих у костра.
– Да бросьте вы, ребята!
Генри Саффолк – у этого костра только они с Джоном были белыми – вскочил на ноги и подбросил в огонь еще одно полено. Честный, очень земной в своих помыслах и абсолютно лишенный воображения, он больше не мог слушать подобные разговоры.
– Эти чертовы коровы нервничают, потому что знают, что завтра им на рынок, – рассмеялся он. – А еще они знают, что придут туда на своих четверых, а выйдут куском мяса!
Дасти промолчал, прикрыл глаза. Джона слова Генри не убедили.
– Ты думаешь, они знают, что умрут? Как это? Генри пожал плечами. Дасти в своем молчании казался каменным изваянием.
– И все-таки что-то случится, – произнес Фрэнк, обычно самый молчаливый из компании. – Если Дасти видел, Дасти почувствовал, значит, что-то случится.
Еще неделю назад я бы не обратил на его слова ни малейшего внимания, подумал Джон, а сейчас…
– Что-то плохое? – как можно более небрежно спросил он.
Только Слим, похоже, не испытывал тревоги. Серьезные лица вокруг вызвали у него приступ веселья.
– А может быть, что-то хорошее! Женщины приходят сюда, когда хотят иметь детей, чтобы детские духи из воды перешли в них. Босс, может, тебя здесь ждет ребенок!
Мысль о Джине пронзила сердце Джона. «Джина – и дух-ребенок, наш ребенок…» – пронеслось в его голове.
В это мгновение он понял, что безнадежно влюблен в девушку, похожую на грациозного золотисто-коричневого олененка, без предупреждения вошедшую в его дом, в его жизнь.
Влюблен – возможно, поправил он себя, но далеко не безнадежно. Он ей нравился, в этом можно не сомневаться. Осталось всего лишь превратить влечение в любовь.
Он встал и быстро пошел прочь, в темноту. Друзья не обидятся. Светлое будущее раскрывалось перед ним в мечтах. Вот Джина выслушивает его предложение руки и сердца, поднимает к нему свое нежное личико, раскрывается, подобно тянущемуся к солнцу цветку. А вот уже она – его невеста, вся в белом и с белыми цветами в волосах. Господи, о каких глупостях он думает. Она может быть в чем угодно – в белом, желтом, серо-буро-малиновом, хоть в пластиковом мешке – все равно все женщины в мире ей в подметки не годятся!
А потом – а потом…
Может, пора старику потесниться – в последнее время он вел себя так странно… Джон представил себя хозяином Кёнигсхауса, а рядом – Джину, городская компания продана, треволнениям из-за денег пришел конец, и кругом – только его земля, она всегда принадлежала ему, сколько он себя помнит, земля его и его детей, крепких высоких мальчиков, как он сам и его отец, и золотистых застенчивых девочек, нежных, но с твердым характером, как их мать…
