Барбара Картленд - Черная пантера

— Ты не права, Анжела, — запротестовала я, чувствуя, что надо защитить Генри. — Я действительно вела себя непростительно, но я ничем не могу объяснить своего поступка. Я не могу понять, почему я это сказала.

— Как бы то ни было, у нас есть приглашения на вечер вторника, — весело констатировала Анжела. — Мне всегда хотелось поужинать в Чедлей-Хаусе, да и Генри тоже — только раньше ему никак не удавалось добыть пригласительные билеты.

— Чедлей всегда был со мной очень любезен, — начал оправдываться Генри.

— Ты имеешь в виду, что он говорил тебе “доброе утро” и “ добрый вечер”? — стала поддразнивать его Анжела. — Не делай вид, будто у тебя с ним дружеские отношения, Генри, это совсем не так. Более того, ты такой сноб, что тебя приведет в восторг возможность поприсутствовать на одном из его вечеров.

— А что, он занимает важный пост? — поинтересовалась я.

— Ужасно важный, — ответила Анжела. — Попроси Генри рассказать о нем. Он с удовольствием выполнит твою просьбу.

Я взглянула на Генри, который принял надменный вид и, откашлявшись, начал:

— Действительно, Чедлей очень важная персона. Его отец был отличным премьер-министром, хотя из-за своего здоровья занимал этот пост недолго. Когда он ушел в отставку, ему предложили графский титул, но он ответил: “Я, как мог, служил его величеству и хочу оставить такую же возможность своему сыну”. Его наградили орденом Подвязки, а его сын унаследовал только титул баронета, которым семья владела сотни лет.

— Давай дальше, — саркастически заметила Анжела. — Я получаю огромное удовольствие. Твой рассказ звучит как нечто среднее между выдержками из справочника дворянства “Дебретт” и воспоминаниями сноба.

— Пожалуйста, Генри, продолжай, — попросила я, заинтересовавшись.

— В общем, один из Чедлеев всегда служил при дворе, один — в Палате Общин. Нынешний Чедлей участвовал в войне и дослужился до довольно высокого звания. Вернувшись, он выдвинул свою кандидатуру на место в Парламенте, которое всегда принадлежало его семье, и победил на выборах. Два года он просидел в Палате, потом разразился какой-то скандал — я не помню, в чем было дело, — но он снял с себя обязанности члена Парламента и уехал за границу. Через несколько лет он вернулся, стал вести прежний образ жизни, возобновил приемы в Чедлей-Хаусе и в Лонгмор-Парке, своем загородном доме. Даже члены королевской семьи удостаивают своим присутствием его приемы.

Трудно объяснить, почему Филипп Чедлей играет такую важную роль в политике. Что касается его социального положения — тут все ясно. Он носит одно из самых знаменитых в Англии имен, у него огромное состояние. Он имеет большой вес в своей партии. В разные годы он занимал различные правительственные посты. Я был несказанно удивлен, что после последних выборов он не приступил к исполнению своих обязанностей. Ходят слухи, будто его придерживают для какого-то особого назначения: собираются или сделать послом в Вашингтоне, или послать вице-королем в Индию. Меня это не удивило. Филипп Чедлей — темная лошадка.

— Или, скорее, черная пантера, — со смехом заметила Анжела.

Не знаю почему, но ее легкомысленное замечание не понравилось мне.

— Спасибо, Генри, — сказала я. — Давайте пойдем домой, — предложила я вставая, — я устала.

Анжела с удивлением взглянула на меня. Обычно я никогда не поднималась из-за стола первой. Я тщательно соблюдала правило, что первой встает Анжела. Однако сейчас моя сестра восприняла мое нарушение вполне добродушно.

— Неудивительно, — сказала она, — я сама без сил. Мы будем ужинать только в девять — надеюсь, у нас хватит времени на отдых.

— А разве мы не идем на коктейль? — спросила я.

— Не сегодня, — ответила Анжела. — Дуглас Ормонд сказал, что, возможно, он заедет. Если так, мы устроим коктейль у меня в спальне.

Она произнесла последние слова самым обычным тоном, но я заметила, что Генри нахмурился. Не в первый раз мы собирались в спальне Анжелы, чтобы выпить коктейль. Обычно она устраивалась среди кружевных диванных подушек. Ее комната отличалась от обычной гостиной только тем, что там стояла кровать. Однако я знала, что это раздражало Генри.

— Мне кажется, ты могла бы одеться, — однажды сказал он в моем присутствии.

Но Анжела только рассмеялась в ответ.

— Да не приставай ты ко мне со своими предрассудками, — проговорила она. — Ты рассуждаешь как типичный обыватель: если люди оказываются в спальне, значит, они занимаются чем-то плохим.

Однако на этот раз у Генри не было причин беспокоиться, так как по приезде домой мы обнаружили, что нас ждут гости, о которых Анжела совсем забыла. Оставив всех смеяться и болтать в гостиной, я поднялась в свою комнату.

Оказавшись одна, я сняла шляпку и бросила ее на кровать, потом подошла к зеркалу. Но вместо своего отражения я видела темные глаза сэра Филиппа и его высокий лоб, обрамленный каштановыми волосами. Я сообразила, что опять и опять шепчу его имя. В этом имени заключалась некая магическая сила, и я никак не могла вспомнить, не могла понять, почему оно так странно отзывается в моей душе.

В чем дело? О чем напоминает его имя? Меня охватывало волнение и била дрожь, у меня звенело в ушах. Я стала считать, сколько дней и даже часов отделяет меня от вторника — от того дня, когда я смогу вновь увидеть его.

Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного, впервые мною владело чувство, природы которого я была не в состоянии понять. Я пыталась вспомнить его речь в Парламенте, вспомнить, какие слова он употреблял, но я слышала только его голос, видела его сдержанные жесты и плавные движения, когда он поднимался, чтобы поправить выступающих. Почему он произвел на меня такое впечатление? Почему, спрашивала я себя.

Я ни в коей мере не пыталась приуменьшить его воздействия на себя, я не могла недооценивать того, что произошло. Случилось нечто необычное и грандиозное.

Я умылась, переоделась и спустилась вниз. После двух часов пребывания в прокуренной и шумной гостиной я была безмерно счастлива, когда гости наконец распрощались и уехали. Остался один Дуглас Ормонд. Генри проводил гостей до дверей и собрался было вернуться в гостиную, но я, понимая, что Анжела хочет остаться наедине с Дугласом, взяла Генри под руку.

— Тебе пора пойти переодеться, — заметила я. — Мы ужинаем в девять, и нельзя опаздывать. Сегодня у нас была до ужаса чопорная вечеринка, все были такими официальными и деликатными.

— О Боже! — застонал Генри. — Другого такого приема я не вынесу!

— Этого я и боюсь, — ответила я. — Не смей говорить мне, что ты без сил, — мы не выполнили и половины намеченного, а ведь я буду жить у вас до конца июля.