Александра Девиль - Королева Таврики
Юноша исчез столь же стремительно, как и появился.
— Что за смешной торопыга? — кивнул ему вслед Ридольфо. — И зачем тебе, дядюшка, его коренья, если купцы могут привезти сюда лучшие травы и бальзамы со всего мира?
— Э, дорогой мой, в Таврике имеются такие лечебные растения, которых в других местах и не найдешь, — сказал аптекарь. — Отец этого мальчика, отшельник Симоне, отыскивает в здешних горах и скифский корень, и понтийскую абсентию, и целебную смолу, и много чего другого.
— Отшельник, который живет в горах? — спросил Донато. — Что-то я не вижу вокруг Кафы больших гор, только холмы.
— Да, но Симоне живет далеко от города, — пояснил Эрмирио. — Если поехать отсюда на юго-запад, то можно увидеть весьма причудливые горы и скалы. Симоне и поселился среди таких гор между Кафой и Солдайей.
— А кто он такой? — уточнил Донато. — Местный уроженец или приехал из Генуи? И что его заставило стать отшельником?
— О, это весьма чувствительная и грустная история, — пустился в объяснения словоохотливый аптекарь. — Отец Симоне был генуэзцем, а мать — мавританкой из арабского контрадо Тугар-аль-Хасс. Симоне осиротел во время чумы, был беден, но знал грамоту, и в консульской канцелярии ему иногда давали мелкие поручения. Все думали, что он изберет духовное или медицинское поприще, но юноша вдруг влюбился в дочь самого викария[15] и добился ее взаимности. Отец девушки, когда узнал, что она любит бедняка, да еще и полукровку, пришел в ярость и хотел заточить дочь в башню или насильно выдать замуж. Но Симоне его опередил: он вместе с возлюбленной бежал из Кафы в Солдайю, и там они обвенчались. Викарий поначалу гневался, но потом все же простил молодых супругов — тем более что дочь его была уже беременна. Симоне с женой вернулся в Кафу. Счастье его окрылило, и он с таким рвением занялся морской торговлей, что скоро разбогател. У них с женой родилось два сына — Бартоло и Томазо, которого вы только что видели. Но через несколько лет жена Симоне умерла, и это повергло его в такое горе, что он почти тронулся умом, забросил все дела, и они скоро пришли в упадок. Сыновей он тоже забросил, и мальчики жили у тестя. А Симоне поселился в отдаленной хижине, стал отшельником и знахарем. Темные люди даже считают его колдуном. Вот что сделала с человеком тоска по погибшей любви. Но, правда, спустя какое-то время он одумался и стал заниматься воспитанием своих детей, — тем более что тесть его заболел и умер. Теперь для отшельника сыновья — свет в окне, он ради них живет. Надо сказать, что, будь Симоне похитрей, он мог бы стать богатым, потому что как лекарь и хирург весьма искусен да к тому же обладает даром прорицателя. Но Симоне — человек блаженный, не от мира сего, и деньги к его рукам не прилипают, а это совсем не нравится старшему сыну, Бартоло. Он не любит навещать отца и даже его стыдится. А вот Томазо — хороший, добрый мальчик, хотя и простоватый.
— Томазо — недалекий юнец, а Бартоло — настоящий бравый генуэзец, не то что его свихнувшийся родитель, — заявил Лукино и, обращаясь к Донато, добавил: — Кстати, Бартоло часто бывает у нас в «Золотом колесе». Он, как и ты, мечтает разбогатеть на военном поприще.
— Кажется, у вас на постоялом дворе я смогу найти себе подходящую компанию, — сказал Донато, слегка улыбнувшись. — Решено, Лукино. Веди меня в «Золотое колесо».
Попрощавшись с немного озадаченными флорентийцами, Донато вместе с Лукино ушел из аптечной лавки. Эрмирио посмотрел ему вслед и, пожав плечами, обратился к племяннику:
— По-моему, этот римлянин ведет себя довольно странно. Он не производит впечатления неопытного человека, но вместе с тем… неужели он не понимает, что в таких харчевнях, как «Золотое колесо», собираются проходимцы и мошенники, которые могут обмануть, обыграть, а то и ножом пырнуть? Он ведь уже один раз стал жертвой обмана, так ему этого мало? Кто он вообще таков, ты его давно знаешь? И что за нужда погнала его в Таврику?
— Дядюшка, я о нем знаю лишь то, что его зовут Донато Латино. Он не любит говорить о себе, только намекает, что одна генуэзская семейка его обманула, и он бежал, чтобы не угодить в ловушку. Когда я в Ливорно погрузился на корабль, Донато уже был там, он плыл из самой Генуи.
— А капитан корабля ничего не знает о Донато?
— А что он может знать? Донато заплатил ему и сел на корабль перед самым отплытием.
— Да, странный господин… И ведь еще молод, лет двадцати пяти — двадцати семи, не более, а серьезен и немногословен, будто почтенный, повидавший жизнь человек. Похоже, он благородного происхождения. Но тогда тем более непонятно, как он мог довериться такому головорезу, как Лукино Тариго. Ведь я с полным доброжелательством предлагал ему остановиться у меня, а он предпочел пойти в сомнительную таверну.
— Может, просто не захотел тебя стеснять? — предположил Ридольфо.
— А может, он не тот, за кого себя выдает? — засомневался Эрмирио. — Ну, посмотрим. Рано или поздно он себя проявит. Но если окажешься с ним в одной компании, будь поосторожней.
— О, об этом можешь не предупреждать! — усмехнулся Ридольфо. — В нашей семье люди умеют не попадать впросак.
— Дай-то Бог. Ну а теперь, дорогой племянник, идем в дом, поговорим о семейных делах, и я попотчую тебя местными блюдами, здесь превосходная рыба. А лавку пока оставлю на Беппо.
Эрмирио позвал приказчика, а сам вместе с Ридольфо поднялся на второй этаж, в жилые комнаты.
Глава вторая
Звон колокола Часовой башни, носившей имя Христа или «Криско», как говорили латиняне, заставил Марину вздрогнуть, отвлечься от своих мыслей. На этой башне, венчающей восточный фланг цитадели, недавно было установлено редкое чудо — часовой механизм, при котором состояли специальный мастер и четыре стража, звонившие в колокол по часам.
В армянском квартале, расположенном недалеко от цитадели, этот звон всегда был слышен очень хорошо. Он словно напоминал разноплеменным обитателям Кафы о том, что жизнь города подчиняется Уставу для генуэзских колоний.
Марина быстро глянула по сторонам, как будто опасаясь, что кто-то может догадаться, как далеки были ее мысли от домашних забот и больного Андроника, которому она несла лекарство. Девушка и сама себе не хотела признаться, что в уме все время перебирала свой разговор с итальянцами в аптеке. Она была возле дома, и Никодим уже услужливо распахнул перед ней калитку, как вдруг сзади ее окликнули по имени. Марина оглянулась — и встретилась глазами с Константином. Молодой купец слегка поклонился и сказал:
— Приветствую тебя, Марина. Это правда, что Андроник продает свой загородный дом?
