Алексаднр Дюма - Альбина
— Альбина! Альбина! — вскричал граф.
— Прощай, Максимилиан, — повторила Альбина торжественным голосом и, оставив колыбель, удалилась из комнаты.
Максимилиан не мог отдать себе отчета в непостижимом явлении; заслышав шаги кормилицы, он машинально затворил потаенную дверь и тихонько пробрался в свою комнату. На другой день, пробудившись от лихорадочного сна, он сказал самому себе: какой страшный был этот сон! Максимилиан боялся сознаться, что он видел умершую, и повторял про себя: я бредил, бредил…
VII
С этой роковой ночи жизнь в замке сделалась тягостна для Максимилиана. Каждую ночь он пробуждался от испуга, ему казалось, что он слышит шаги на тайной лестнице. Днем он трепетал каждый раз, как только встречал Вильгельмину с ее воспитанником. Наконец он решил удалиться из своего замка; в одно утро он приказал подать коляску и уехал в Вену, где был его сын Альберт.
Альберт стал единственным предметом всех надежд и всей нежности графа. Максимилиан любил повторять себе, что Альберт будет со временем главою дома фон Эппштейнов и наследует титулы своего отца. Что касается Эверарда, граф забыл его совершенно. Ему сказали, что здоровье ребенка требует чистого, горного воздуха, и он с радостью оставил его в замке. К счастью, ребенок нашел себе мать: Вильгельмина исполнила завещание своей благодетельницы. Благодаря ее нежной заботливости Эверард воспитывался вместе с дочерью Джонатана, Роземондою. Днем он бегал по лесу вместе со своею молочною сестрою, а вечером, приютившись возле Вильгельмины, они слушали какую-нибудь историю о привидениях или волшебниках, которую рассказывал Джонатан либо Гаспар. С тех пор, как Эверард начал понимать, Вильгельмина утром и вечером водила его в погребальный склеп замка, где он молился на могиле своей матери. По окончании молитвы воспитательница говорила ему об Альбине как о гении-хранителе, который бодрствует над ним непрестанно.
— Помните, Эверард, — говорила она, — что ваша мать видит вас, присутствует при всех ваших действиях, радуется вашим добрым мыслям и грустит о ваших недостатках. Ее тело в могиле, а душа везде вместе с вами.
Ребенок старался быть послушным, чтобы порадовать свою мать, и краснел при каждом проступке, свойственном его возрасту, как будто встречал печальный взор невидимого свидетеля. Юный мечтатель не раз хотел увидеть, — а кто знает, быть может, и видел, — в тишине ночи белый призрак, который стоит у его постели и смотрит на него с нежною любовью. Ребенок протягивал руки к этому привидению, но оно отвечало ему: «Спи, Эверард, спи; сон полезен для детей». В эти ночи ему виделись самые приятные сны; на другой день он рассказывал все Вильгельмине, и воспитательница не противоречила ему, не разуверяла его в мечтах; она сама верила в явление небесной хранительницы его детства.
Граф Максимилиан семь лет прожил в Вене. Наконец он посетил замок своих предков и провел в нем одну неделю. Ему не хотелось даже взглянуть на Эверарда; все его внимание было сосредоточено на Альберте, который вполне походил на своего отца и нанес тысячу оскорблений своему брату и слугам. Капеллан намекнул графу об образовании, необходимом для его младшего сына.
— Оставьте его, — отвечал граф, — пусть он делает, что хочет. Для чего ему познания, если судьба обрекла его на ничтожную роль.
Неделю спустя граф снова отправился в Вену. Тихо и счастливо прошли еще два года для семейства егермейстера, когда смерть престарелого капеллана поразила их. Эверард оплакал своего доброго наставника, и это была первая грусть, встревожившая его юную душу. Но бедному ребенку грозили еще новые тяжкие страдания. Почти в то же время как восьмидесятилетний старец успокоился от трудов своей жизни, Бог призвал к себе и Вильгельмину. Потери и горести давно уже бросили зародыш смерти в ее чувствительное сердце; она увядала год от году, но в начале 1802 года болезненные припадки стали обнаруживаться гораздо чаще и с большею силою. В один печальный вечер все семейство собралось в ее комнате: дети, играючи, подавали ей благоухающие цветы, собранные в лесу; Гаспар читал Библию, а Джонатан с невыразимою тоскою смотрел на свою умирающую подругу, и следя за малейшими ее движениями. Вдруг Вильгельмина впала в беспамятство. Джонатан с болезненным стоном бросился к ней; он думал, что смерть уже разлучила их навеки, но его крик привел Вильгельмину в чувство; она открыла глаза.
— Бедный друг! — произнесла она, протянув Джонатану свою холодеющую руку. — Бедный друг! Мне жаль покинуть тебя, но так угодно Богу. Будь тверд. Я исполнила уже свой долг: я почти воспитала милых детей. Когда меня не будет, прошу тебя, мой друг, отвези нашу Роземонду в Вену, в монастырь Священной Липы, где ты вручишь игуменье письмо доброй графини; там закончат ее воспитание. Заботься об Эверарде, как о сыне. Эверард! Выслушайте и вы. Каждый день, утром и вечером, молитесь на могиле вашей матери, не забывайте этого. Почитайте вашего отца, но любите вашу мать. И ты, Роземонда, покажи себя достойною святой обители, в которой будешь жить. А что сказать вам, батюшка? — прибавила Вильгельмина, обратившись к Гаспару, который спокойно стоял позади Джонатана.
— Скажи мне «до свидания»! Дочь моя, — отвечал старик — Я скорее всех увижусь с тобою. Мы встретимся там, Вильгельмина.
Вильгельмина чувствовала дыхание смерти и, чтобы избавить своего мужа от тяжких страданий последнего прощания, просила оставить ее одну.
— Мне стало лучше, — сказала она, — оставьте меня, я хочу заснуть.
Джонатан удалился, но Гаспар открыл истину; он поцеловал свою дочь, пожал ей руку и сказал:
— До свидания на небе.
— Прости! — отвечала Вильгельмина. Через несколько минут ее уже не стало.
В этот печальный год граф Максимилиан достиг цели своего самолюбия: он сделался тайным советником.
VIII
Джонатан, исполняя последнюю волю Вильгельмины, отвез свою дочь в Вену. Благодаря письму Альбины Роземонда была принята в монастырь с таким же радушием, как будто она была дочь самой графини фон Эппштейн.
В доме егермейстера поселилось какое-то уныние. Все его обитатели были молчаливы и мрачны. Гаспар не оставлял своего дома и садика: в ясную погоду он любил сидеть на скамье у ворот, а в ненастье придвигал свое кресло к очагу и предавался воспоминаниям либо думал о скорой разлуке с миром.
Джонатан с раннего утра отправлялся на охоту и чаще всего возвращался вечером с пустыми руками; целый день он бродил в самых мрачных местах или задумчиво лежал в тени какого-нибудь дерева. Что касается Эверарда, печаль не могла оледенить его молодого сердца, но в своем уединенном жилище, вдали от людей он развивался как дикий цветок. Он не видел людей, кроме Гаспара и Джонатана; весь мир для него заключался в древнем замке и в окрестном лесу. Но ему был знаком другой мир, мир невидимый для других; он везде видел свою мать, всегда думал лишь о ней. Свидетелем и поверенным его дум и мечтаний был темный лес, который вполне соответствовал его мечтательному характеру. Здесь были глубокие овраги, куда не проникал дневной свет; здесь журчащие ручейки перекликались с хорами птиц; местами на угрюмых гранитных скалах возвышались полуразрушенные башни. Естественно, что привидения должны были полюбить эти развалины былого.
