Сьюзен Джонсон - Рискуя всем
— Разве я не предлагаю себя?
— Если захочу, могу взять тебя, не спрашивая разрешения.
— Что ж… ради разнообразия… Ведь тебе никогда не приходилось брать силой?
— По крайней мере выбор за мной, — надменно сообщил Флинн.
— Но ты ведь хочешь меня, верно? Что, если я откажу?
— Не сумеешь.
— И ты тоже.
— Я бы сказал, довольно приятная дилемма. Ты готова попытаться еще раз? — тихо спросил он. — Ничего еще не закончено.
— Ты часто так играешь?
— А ты? — в свою очередь, спросил он, не собираясь отвечать.
— Можно подумать, ты не знаешь!
— Почему-то мне нравится быть первым, — бесстыдно улыбнулся он, поднося шоколадку к ее губам. Фелисия, околдованная откровенным очарованием этой улыбки, вонзила зубы в конфету, отметив некоторую настороженность его взгляда. Забавно! Похоже, он боится, что она снова его укусит!
Шоколадная скорлупа треснула, и по ее подбородку потекла крошечная струйка вишневой начинки.
— Как мило ты выглядишь с этим розовым кремом на лице! — восхитился он, отнимая конфету. Наклонившись, Флинн слизал сладкую дорожку и приник к ее губам. — Так бы и съел тебя, но теперь не двигайся.
Предупреждение запоздало — она уже поняла его намерения и застыла в мучительном ожидании. Наклонив шоколадку, Флинн вылил немного жидкого крема сначала на один сосок, потом на второй, осторожно размазав по напрягшимся маковкам. Потом, бросив остаток конфеты обратно в бонбоньерку, принялся критически рассматривать творение своих рук.
— Взгляни, дорогая! Как тебе нравится быть моим любимым лакомством?
Фелисия опустила глаза на соски, по желанию Флинна превратившиеся в крохотные пирожные с кремом.
— Мое самое горячее желание — стать твоим вечным лакомством, — чуть слышно, вкрадчиво выговорила она. Если потребуется, она вымажется кремом с ног до головы. Лишь бы получить его.
— Как восхитительно послушна! — улыбнулся он. — Ты способная ученица, моя сладостная молочница.
— Я жду твоего милостивого взгляда, господин, и готова на все.
— Я нахожу смирение самой чарующей добродетелью в служанке, — дерзко обронил он. — Таким угождением ты можешь заслужить место в барском доме!
— Означает ли это, что мне придется согревать твою постель, господин?
— Тебе придется, разумеется, дожидаться своей очереди.
— Возможно, — обещающе прошептала она, — я сумею найти способ доставить вам удовольствие.
С минуту Флинн оценивающе разглядывал ее. Роскошное тело, воплощение женственности, совершенное, с полными грудями, тонкой талией, перетекающей в крутые бедра, было создано для любви.
— Возможно, — прошептал он, — и сумеешь.
Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.
— Игра закончена, — сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.
Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.
Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.
Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения — куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.
Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.
Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.
— Ты моя, — прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.
Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.
Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.
— Почему тебя не беспокоит собственная защита? — проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. — Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?
Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.
Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.
— Ты в чем-то обвиняешь меня?
— Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, — помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.
— Но ведь и ты не волнуешься, — так же безразлично обронила она.
— Не мне же придется вынашивать ребенка, — пробормотал он.
— Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? — усмехнулась она.
— Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?
— Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, — кивнула она и довольно добавила: — А ты? Разве нет?
