Ирина Мельникова - Грех во спасение
Маша села на крышку сундука и еще раз оглядела комнату, словно пыталась навсегда запомнить ее. Если бы она могла забрать с собой в Петербург и этот старый дом, и парк, и речку Сороку, и застывшего навечно богатыря Любомысла... Но не будет им места в ее новом доме на Почтамтской улице, куда она переедет после свадьбы. Через три месяца она станет баронессой фон Кальвиц и обретет наконец долгожданные покой и счастье.
Маша перекрестилась на образа и зябко повела плечами. Всю последнюю неделю шли дожди, и в доме было прохладно и сыро. Вовсю уже топили печи, ночью все укрывались теплыми одеялами, но она постоянно мерзла и куталась в пуховые шали, словно с отъездом Мити навсегда ушло тепло из ее души и тела.
– Маша, – на пороге появилась Зинаида Львовна, – пойдем чай пить. – Она оглядела комнату и в недоумении развела руками. – Все слуги будто испарились. Я уже заметила, стоить мне начать подготовку к отъезду, как с лакеями и горничными происходят странные вещи: они ломают себе ноги, покрываются болячками, неизвестно от кого беременеют или просто прячутся на кухне или в чулане, чтобы не попадаться мне на глаза.
Они прошли в столовую. Темные шторы были опущены. Большинство кресел и стульев затянуты чехлами. С пола убрали ковер, со стен сняли картины...
Пусто и неуютно было в столовой. Громкие голоса, взрывы хохота, веселые разговоры слегка подвыпивших гостей – все это кануло в прошлое, и уже не верилось, что всего месяц назад это место было в доме самым шумным и оживленным. Ежедневно в столовой обедали, пили чай, в неимоверных количествах поглощали домашнее варенье, пирожки, пели песни, смеялись, галдели, как галки перед непогодой, более двух десятков гостей. Но сначала уехал барон, потом неожиданно Митя, и дом затаился, затих – сумрачный и печальный. По ночам он поскрипывал половицами, словно боялся оглушительной тишины, более всего невыносимой по ночам. И именно в эту пору особенно сильно ощущается, что то беззаботное, беспечное время, когда все в старом доме дышало любовью и счастьем и было так тепло и уютно, исчезло безвозвратно и невозможно повернуть его вспять.
Поначалу природа, пожелав хоть как-то скрасить оставшиеся до отъезда дни, расщедрилась на необычайно теплое и красивое бабье лето. Но дом уже приготовился к расставанию с хозяевами и хранил угрюмое молчание. А вскоре начались дожди, и все его обитатели окончательно приуныли и притихли.
Зинаида Львовна после внезапного отъезда Мити загрустила, стала чаще жаловаться на головные боли и слабость. Владимир Илларионович все время проводил в своем кабинете или вместе с управляющим объезжал угодья, давал последние распоряжения. Маша почти не встречалась с ним, но знала: он не меньше жены переживает, что сына отозвали из отпуска и Митя не прогостил в имении положенный срок.
Фельдъегерь прибыл с депешей рано утром через две недели после отъезда барона в свое имение. Маша спозаранку отправилась на верховую прогулку и по возвращении узнала, что Митя срочно уехал и, как передала Зинаида Львовна, был искренне огорчен, что ему не удалось попрощаться с Машей. В душе она была рада этому. После известных, не слишком веселых событий они с Митей старательно избегали друг друга, а при встрече обменивались лишь вежливыми приветствиями.
Алина, посчитавшая, что Маша оскорбила ее, наотрез отказалась бывать в Полетаеве. И Митя вплоть до самого отъезда пропадал у Гурвичей по два-три дня, дома появлялся на несколько часов и опять исчезал, перебросившись с родителями едва ли десятком фраз.
Владимир Илларионович пытался поговорить с ним, внушить, что негоже обижать своим невниманием матушку. Митя виновато улыбался, шел на террасу пить чай с родителями, но сыновнего смирения ему хватало ненадолго. Через пятнадцать минут, не более, он принимался поглядывать на часы, отвечать невпопад, и Зинаида Львовна, вздохнув, отпускала его от себя, а потом жаловалась Маше, что Алина взяла над Митей слишком большую власть и это ни к чему хорошему не приведет.
Алексей уехал через неделю после объяснения с Машей и Владимиром Илларионовичем. Князь несказанно обрадовался его предложению, и по случаю объявления барона и Маши женихом и невестой в Полетаеве устроили большой бал, на который собралось более ста гостей.
Впервые Маша чувствовала себя в центре внимания. На этот раз Мите была уготована не главная роль. И поэтому, а возможно, и по другой причине, о которой Маша могла только догадываться, Митя был в тот вечер темнее тучи, и даже появление на балу семейства Гурвичей, и Алины в том числе, не смогло поднять его настроение. И это совсем не понравилось его невесте. Похоже, они даже поссорились, потому что обе сестры Недзельские уехали с бала задолго до его окончания, а Митя удалился в дом и так ни разу больше не появился.
В этот вечер Маша была необычайно хороша. Прекрасное платье из нежно-голубого шелка, с пышными рукавами «фонариком», открывающими до локтей ее руки, было отделано вышивкой и кружевами. Шляпка, затейливо украшенная лентами в тон платью и искусственными цветами, почти не отличавшимися по виду от настоящих, оттеняла ее глаза, делала их ярче и выразительнее.
Алексей, посвежевший, с проступившим на лице румянцем, казался невероятно счастливым, он танцевал с ней каждый второй танец, с неохотой уступая это право кому-нибудь из гостей. И во время танца она постоянно ощущала на себе его взгляд, ласковый, любящий... Маша оглядывалась, слегка взмахивала рукой или веером, улыбалась ему и встречала ответную улыбку, немного смущенную, но чрезвычайно счастливую. И всего лишь раз она поймала взгляд Мити, но его вполне хватило, чтобы испортить ей настроение до конца вечера, и, главное, он заставил заныть ее сердце, которое только-только успокоилось после печального инцидента во флигеле...
Время уже перевалило за полночь, и бал приближался к завершению. Гости стали постепенно разъезжаться, а Маша и Алексей решили пропустить один из танцев, чтобы перевести дух. Жених подвел ее к небольшому столу, уставленному напитками. Лакей подал им два бокала с шампанским, и они выпили его, весело болтая о чем-то. И тут Маша почувствовала чей-то тяжелый, недобрый взгляд. Она обернулась. Митя стоял в десятке шагов от столика и, скрестив руки на груди, наблюдал за ними. Увидев, что его заметили, он презрительно скривился, тряхнул головой, словно освобождался от невидимой паутины, и, не сказав ни слова, удалился.
Алексей взял Машу за руку и тяжело вздохнул:
– Похоже, я потерял друга, Машенька! Вероятно, ему не по душе, что я сделал вам предложение, ничем другим объяснить его поведение я не могу. И он не просто дуется. Порой мне кажется, что он ненавидит меня, хотя даже не подозреваю, в чем моя вина. Я попробовал объясниться с ним, но он и слушать меня не хочет. Если мое предположение о его влюбленности в вас верно, то почему он не предпринимает каких-либо шагов, чтобы жениться на вас, а не на Алине? Она – его невеста, он без ума от нее, тогда при чем тут вы и я?
