Анна Бартон - Дерзкая и желанная
– Возможно, ты и прав…
– Не «возможно», а прав. С того времени как научилась хлопать ресницами – что, держу пари, было приблизительно года в три, – ты получала все, что только душа пожелает: пони, красивые платья, даже драгоценности. И это объясняет, почему тебе так трудно смириться с моим отказом. Мы совершенно не подходим друг другу, я никогда не смогу сделать тебя счастливой, а ты… ты никогда не сможешь меня понять.
Его резкие слова эхом зазвенели в последовавшей за этим тишине.
Глаза Оливии налились слезами, в носу жгло, но заплакать означало только подтвердить его невысокое мнение о ней.
– Мне думается, ты меня недооцениваешь, – выдавила она.
Да, Господь благословил ее любящими братом и сестрой. Да, она по праву рождения принадлежит к классу богатых и привилегированных, но уже познала сердечную боль, познала ужас и горе, обнаружив отца с дыркой от пули в голове, познала мучительные страдания, когда осталась без матери. Люди, которых она считала друзьями, сторонились ее в самый горький, самый уязвимый период жизни.
Только не Джеймс. Он был один из немногих, кто поддержал Оуэна – и всех их.
Да, Оливия понимает больше, чем он думает.
И теперь, впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, она поняла, что необходимо держаться от Джеймса на расстоянии, и пробормотала:
– Ты дал мне много пищи для размышлений. Думаю, мне следует вернуться в свою комнату.
Джеймс вскинул брови:
– Надеюсь, до утра ты никуда не сбежишь?
– Не беспокойся. – У нее не было ни сил, ни желания что-либо предпринимать. Какие бы последствия ни имели ее поступки, она встретится с ними лицом к лицу.
Он пощупал затылок и поморщился.
– Надо поспать. Надеюсь, к завтрашнему дню моя голова прояснится.
– Еще болит? – Не задумываясь, она подошла к Джеймсу, положила руку на плечо, а второй потрогала макушку, ощутив под пальцами густые, слегка вьющиеся волосы. Легонько ощупав его голову, на затылке она обнаружила шишку с куриное яйцо.
– Ой.
– Завтра будет болеть.
– Уже болит.
Обида и гнев Оливии растаяли. Но не полностью.
– Тебе нужно поспать.
Она хотела было идти к себе, но Джеймс в три широких шага обогнал ее и оказался у двери.
– Подожди, я проверю коридор.
Выглянув из комнаты, он махнул ей рукой, приглашая следовать за ним.
Возле своей комнаты она вытащила из кармана ключ и, не глядя на Джеймса, отперла дверь.
– Спасибо, что заступился там, в пивной. Надеюсь, твоей голове скоро станет лучше.
– Не волнуйся. Она крепкая.
Игривость в его тоне заставила ее обернуться, и от его улыбки так екнуло сердце, что захотелось прильнуть к нему, прижаться к губам своими… но она лишь прошептала:
– Спокойной ночи.
– Запри дверь, – напомнил Джеймс. – Утром решим, что делать дальше.
Оливия кивнула, вошла в комнату и повернула ключ в замке. Хилди оставила у кровати горящую лампу с прикрученным фитилем, а сама, свернувшись на тюфяке на полу, крепко спала.
Совесть кольнула Оливию. На бедную девушку взвалили задачу сохранения репутации Оливии – дело, мягко говоря, неблагодарное. Служанка до сих пор считает, что завтра они отправятся в коттедж тетушки Юстас в Хейвен-Бридже, и Оливии предстояло сообщить ей неприятную правду.
Джеймс прав: она сумасбродная и эгоистичная – во всяком случае, сегодня была именно такой. Его резкие слова уязвляли, но гораздо больнее было видеть разочарование в его глазах… вот что будет преследовать ее до конца дней.
Оливия сняла платье, облачилась в ночную рубашку и, на цыпочках подойдя к тюфяку служанки, тихонько тронула ее за плечо.
Хилди приподнялась на локте и потерла глаза.
– С вами все в порядке, миледи? Вам что-нибудь нужно?
– Я просто хотела сообщить, что вернулась, – прошептала Оливия. – Спасибо тебе за попытки защитить мое доброе имя.
Служанка сонно заморгала, не вполне понимая, о чем это она, а Оливия продолжила:
– Знаешь, кровать достаточно большая, так что хватит для двоих. Забирайся и залезай под одеяло, а то на полу холодно.
– Да мне и на тюфяке удобно, миледи.
– Но ведь матрас-то лучше. Давай запрыгивай. Я прикручу лампу.
Хилди подчинилась и уснула сразу же, как только голова коснулась подушки.
В отличие от нее Оливии не спалось. Слова Джеймса не выходили из головы, а невысокое мнение о ней ранило как сотня осколков. Однако усугублял боль неоспоримый факт: несмотря ни на что, она все равно его любит.
И не имеет ни малейшего представления, что с этим делать.
Глава 6
Как и предсказала Оливия, Джеймс проснулся с жуткой головной болью.
Правда, стало чуть легче, когда он встал и начал двигаться по комнате: одеваться, бриться, а потом и просто нервно расхаживать. В какой-то момент он быстро нацарапал записку Хантфорду, в которой сообщил, где находится Оливия, но через минуту смял в кулаке.
Джеймс знал, что должен отправить известие другу, но, по его твердому убеждению, никогда нельзя принимать важные решения на пустой желудок, он еще не завтракал.
Поэтому, прихватив кожаную сумку с инструментами, он вышел из комнаты в поисках хлеба насущного. Проходя мимо комнаты Оливии, Джеймс услышал приглушенные женские голоса, но слов было не разобрать. Он остановился, подумав, что Оливия тоже, должно быть, проголодалась, и, недолго думая, постучал в дверь.
Голоса стихли, послышались шаги, дверь чуть-чуть приоткрылась, и показалось лицо Оливии.
– Доброе утро. – Это было сказано с воодушевлением приговоренного, которого вот-вот поведут на гильотину, да и лицо хранило выражение озабоченности. – Как ты себя чувствуешь?
Боль от ушибов после драки казалась пустяком: обрывки разговора с Оливией у него в комнате, которые крутились в голове, беспокоили куда больше. Он был слишком резок с ней, хотя и не имел никакого права отчитывать за эгоизм и сумасбродство.
– Прекрасно, только умираю с голоду. Составишь компанию за завтраком?
– Хорошо, – отозвалась она с нелестным для него смирением, – только возьму шляпу. Встретимся во дворе.
Несколько минут спустя они уже шли по главной деревенской улице. Джеймс с удовольствием подставлял лицо прохладному утреннему ветерку, но Оливия зябко куталась в шаль. Ему хотелось, чтобы она обратила внимание на легкий туман, поднимающийся с озера, и пурпурный оттенок холмов вдалеке; хотелось, чтобы заметила яркую зелень пастбищ, по которым разбрелось стадо грязно-белых овец. Красота этих мест всегда действовала на него исцеляюще, и наверняка ей тоже станет значительно лучше. Но стремление расшевелить Оливию ни к чему не привело – девушка выглядела несчастной и держалась отстраненно.
И он очень сожалел, что был тому виной.
