Джуд Деверо - Вечность

— Ну, — начала Кэрри, примостившись на одном из относительно целых стульев, — мне кажется, он на меня сердится. Ты случайно не знаешь, за что?

— Папа сказал, что вы наверняка будете страшилищем, но мы не должны обращать на это внимания. Он сказал, что на свете есть много очень противных вещей, но с этим ничего нельзя поделать. — Девочка склонила набок головку и изучающе оглядела Кэрри. — Но вы вовсе не похожи на страшилище.

Кэрри улыбнулась девчушке. В свои от силы пять лет она была очень развитым ребенком.

— Я считаю, что немножко нечестно сердиться на кого-то только потому, что он не урод.

— Моя мама очень красивая.

— О, тогда мне все ясно. — И ей действительно все стало ясно..

Если бы ее собственная красавица мать умерла, а ее отец женился бы на другой красивой женщине, Кэрри тоже не пришла бы от этого в восторг. Если бы ее отец задумал жениться вторично, она бы скорее предпочла безобразную мачеху. Очень, очень безобразную.

— А ты тоже имеешь что-нибудь против того, что я не похожа на чучело? Тогда ты только скажи, и я сразу стану уродиной. Вот такой. — Кэрри начала корчить рожи, оттягивая указательными пальцами нижние веки, а большими делая из носа «пятачок».

Девочка прыснула.

— Как ты думаешь, Темми больше понравится, если я стану такой?

Девочка кивнула и опять хихикнула.

— А теперь иди-ка сюда. Я буду тебя причесывать, а ты расскажешь мне, как собираешься назвать куклу.

Девочка колебалась, как бы размышляя, какую форму поведения в данной ситуации одобрил бы ее отец. В это время Кэрри достала из сумки блестящую серебряную расческу. Восхищенно ахнув при виде такой красивой вещи, девочка сразу оказалась рядом с Кэрри, пристроилась у нее между колен и позволила ей заняться своими волосами.

— Значит, тебя зовут Даллас? — спросила Кэрри, осторожно водя расческой по мягким, густым волосам девочки. — Какое необычное имя.

— Мама говорила, так называется место, где меня сделали.

— Как на фабрике? — произнесла Кэрри не подумав и, — сконфузившись, закашлялась. Хорошо, что девочка стояла к ней спиной и не видела, как ее лицо залила краска смущения. — Да, конечно. А как тебя называют домашние? Дэлли?

Девочка на несколько секунд погрузилась в размышления:

— Если хотите, можете называть меня Дэлли.

Кэрри украдкой улыбнулась:

— Это так здорово, что я буду звать тебя таким именем, которым тебя больше никто не зовет.

— А его как зовут? — Дэлли показала на Чу-Чу.

Кэрри ответила.

— Это потому, что он страшно расчихался в тот день, когда мой брат подарил его мне. Но после этого он, по-моему, вообще ни разу не чихнул, представляешь?

Однако Даллас даже не улыбнулась в ответ, только важно кивнула, и Кэрри почувствовала, как у нее защемило сердце. Как это несправедливо, что девочка так серьезна не по летам.

— Ну вот, — сказала Кэрри. — Твои волосы в порядке и выглядят просто замечательно. Хочешь взглянуть? — Кэрри вынула зеркальце в серебряной оправе, и девочка принялась разглядывать свое отражение. — Ты очень хорошенькая, — поспешила уверить се Кэрри.

Дэлли кивнула.

— Но не красавица. Не такая, как моя мама. — Она вернула зеркальце Кэрри.

Странно было слышать подобные слова в устах маленькой девочки. Кэрри еще раз оглядела мрачную, сырую комнату.

— Кстати, как насчет обеда? В этом доме есть что-нибудь съедобное?

— Папа сказал, что теперь вы будете готовить обед. Он сказал, что вы умеете готовить все кушанья на свете и нам больше никогда не придется сидеть голодными.

Кэрри улыбнулась:

— Именно об этом я и собираюсь сейчас позаботиться.

Поднявшись со стула, она подошла к одиноко стоящему буфету и открыла дверцы. Но когда она заглянула внутрь, у нее екнуло сердце. Все, что ей удалось обнаружить — это полбуханки черствого хлеба и три жестянки с горохом. Кэрри почувствовала, как в ней нарастает гнев на Джоша. Да будь она хоть искуснейшим кулинаром в мире, ей было бы не под силу приготовить что-нибудь из столь скудных припасов.

Наконец, обшарив самые дальние закоулки буфета, Кэрри наткнулась на банку домашнего клубничного варенья. Вытащив банку, она объявила:

— Сегодня мы устроим настоящий пир — будем есть хлеб с вареньем. У меня в сумке лежит толстенный пакет китайского чая, так что мы попьем чайку и премило скоротаем вечер.

— Мы не должны это трогать, — возразила Даллас, указывая на варенье. — Папа говорит, что нам придется беречь его для особых случаев. Это подарок от тети Элис, она сама его сделала.

Кэрри улыбнулась:

— Любой день в нашей жизни можно по какой-либо причине считать особым. Не может быть, чтобы человек не вспомнил ни одного события, произошедшего за этот день, которое стоило бы отпраздновать. А сегодня у нас целая куча поводов для веселья: я приехала к вам, у тебя новая кукла, и Темми тоже получил в подарок новую игрушку.

— Ему не понравится, что вы называете его Темми. Он просто Тем.

— А, ясно. Он слишком взрослый для того, чтобы быть Темми, так?

Девочка серьезно кивнула.

— Я постараюсь запомнить, что такого солидного господина называть Темми нельзя. А теперь давай-ка накроем стол к обеду.

И тут выяснилось, что девочка не имеет никакого понятия о том, что означает «накрывать на стол». Тогда Кэрри поставила сумки на пол и достала изумительную шотландскую шаль огромных размеров. Она словно вспыхнула ало-розовой искоркой и на миг озарила своим светом эту унылую комнату, в которой не было других источников освещения, кроме единственной свечи на каминной полке. Даллас изумленно смотрела на Кэрри, которая расстелила на столе старые газеты, взятые из тощей стопочки возле очага, а затем набросила поверх них шаль. Потом Кэрри занялась поиском чистых тарелок, но таковых в доме не оказалось. Она оглядела груду посуды в мойке, но так и не смогла сообразить, что же с ней надо сделать. В доме родителей Кэрри все было устроено предельно просто: грязные тарелки уносились из столовой, а затем возвращались обратно чистыми, но Кэрри совершенно не представляла себе, что происходит в промежутке времени между «до» и «после» этого превращения.

Потерпев неудачу с чистыми тарелками, Кэрри снова полезла в сумку и извлекла оттуда четыре носовых платка.

— Мы устроим пикник, — пояснила она, раскладывая платки на импровизированной скатерти. Затем из той же сумки появились четыре маленьких серебряных стаканчика. Она всегда брала их с собой в дорогу, поскольку мать категорически запрещала ей пользоваться общей кружкой, из которой пили все прочие пассажиры.

Стоя немного в сторонке, Даллас, затаив дыхание, наблюдала за манипуляциями Кэрри. Серебряные стаканчики привели ее в полный восторг, она подошла ближе, глядя на сумку с таким благоговением, словно это был волшебный сундучок из сказки, тот самый, из которого может появиться все-все на свете — стоит только пожелать.