Джуд Деверо - Бархатный ангел

Джуд Деверо

Бархатный ангел

Посвящается Джоан Шулхафер, моему первому издателю, а «последствии — другу. Спасибо за твою любовь, юмор, но более всего за то, чему ты меня научим.

Глава 1

Элизабет Чатворт стояла на краю крутого обрыва, возвышающегося над обширным полем ячменя. Внизу с косами на плечах брели казавшиеся лилипутами крестьяне, некоторые ехали верхом на лошадях, один погонял упряжку быков.

Но Элизабет не видела ничего вокруг себя: высоко поднятый подбородок она держала так твердо, что, казалось, не было силы, способной заставить опустить его. Порыв теплого ветра едва не сбросил ее с обрыва, но Элизабет, широко расставив ноги, устояла. Если даже случившееся с девушкой сегодня и то, что ожидало в будущем, не поколебало ее духа, то что ей ветер!

Ее зеленые глаза были сухи, губы плотно сжаты, в горле застряли злость и слезы. Пытаясь успокоить рвущееся на части сердце, она глубоко и часто дышала, и было видно, как судорожно подергиваются мышцы лица. Порывы ветра трепали копну ее спутанных золотистых волос, и незаметно для Элизабет последняя жемчужина из ее прически соскользнула по грязному, оборванному красному платью на землю. Пышный наряд, который она надела на свадьбу подруги, был изорван в клочья, волосы спутались и развевались на ветру, на щеке темнело грязное пятно. Руки девушки были грубо связаны за спиной.

Элизабет подняла глаза и, несмотря на яркий дневной свет, не моргая, взглянула в небо. От рождения наделенная ангельской внешностью, никогда еще не выглядела она такой нежной и спокойной, не была так похожа на небесное создание, как в эту минуту: густые, тяжелые волосы струились по спине, словно шелковая мантия, а разорванное платье делало ее похожей на христианскую мученицу. Но Элизабет была далека от сладостных мыслей о всепрощении.

— Я буду бороться до последней минуты, — пробормотала она, глядя в небо. Ее глаза потемнели и стали цвета изумруда в лунную ночь. — Ни один мужчина не возьмет надо мною верх. Ни один мужчина не заставит меня подчиниться его желаниям.

— Молишься Господу Богу? — раздался за спиной голос человека, полонившего девушку.

Медленно, словно ей некуда спешить, Элизабет повернулась к мужчине, и ее ледяной взгляд заставил его сделать шаг назад. Он был такой же хвастунишка, как и это мерзкое создание Пагнелл Уолденгэм, которому он служил, но как и всякая мелкая сошка был в отсутствие хозяина еще и трусом.

Джон нервно кашлянул, затем шагнул вперед и схватил Элизабет за плечо.

— Может, ты и считаешь себя важной леди, но сейчас я твой господин.

Не подав вида, что он причиняет ей боль, Элизабет посмотрела ему прямо в глаза — в конце концов, за свою жизнь она перенесла более чем достаточно физических и душевных мук.

— Ты никогда не станешь чьим-либо господином, — сказала она спокойно.

На мгновение Джон слегка отпустил ее плечо, но в ту же секунду рванул к себе, а затем грубо оттолкнул.

Элизабет чуть не упала, но все-таки ей удалось сохранить равновесие, и она пошла вперед.

— Каждый мужчина является господином какой-нибудь женщины, — произнес Джон. — Такие, как ты, просто еще не осознали этого. Все, что тебе требуется, это настоящий мужчина, который оседлает тебя: тогда поймешь, кто твой господин. А, насколько я слышал, этот Майлс Монтгомери как раз такой человек, какой тебе требуется. — Услышав имя Монтгомери, Элизабет споткнулась и упала на колени.

Джон громко и неестественно расхохотался, словно ему удалось одержать победу. Он стоял рядом и нагло смотрел на Элизабет, делавшую попытки подняться: ноги ее запутались в юбке, а связанные руки делали движения неуклюжими.

— Что? Испугалась предстоящей встречи с Монтгомери? — язвительно бросил Джон, рывком поставив ее на ноги. Он коснулся ее бархатистой щеки цвета слоновой кости и провел грязным пальцем по нежным губам. — И как только подобная красотка может быть такой ведьмой? Мы могли бы с тобой быть повнимательнее друг к другу, и лорд Пагнелл никогда не узнал бы об этом. Какая разница, кому быть первым? Монтгомери все равно лишит тебя девственности, днем раньше или позже.

Элизабет плюнула ему прямо в лицо. Попытка увернуться от его пощечины стоила ей липшей боли в измученном теле. Элизабет пригнулась и побежала. Связанные руки мешали бежать быстро, поэтому Джон легко догнал ее, схватил за обрывки юбки и швырнул на землю.

— Ну и сука! — выдохнул он, переворачивая девушку на спину и раздвигая ей ноги. — Ты заплатишь за все. Я старался быть снисходительным, но ты заслуживаешь хорошей порки.

Руки Элизабет, прижатые к земле собственным телом, причиняли нестерпимую боль, и, как она не сдерживалась, ее глаза все равно наполнились слезами.

— Ты не посмеешь бить меня! — произнесла она с уверенностью в голосе. — Пагнелл узнает об этом и накажет тебя. Мужчины, подобные тебе, никогда не рискуют собственной шкурой.

Джон схватил ее за грудь и стал жадно целовать в губы, но Элизабет даже не шевельнулась. Озлобленный ее поведением, он отпрянул и направился к лошадям.

Элизабет присела и попыталась успокоиться. Это ей удалось, и теперь она хотела сберечь силы перед предстоящим тяжелым испытанием.

Монтгомери! Только это имя вертелось в голове. Имя Монтгомери, казалось, было причиной всех ее несчастий и бед. Из-за Монтгомери ее невестка утратила красоту и частично лишилась рассудка. Монтгомери был виновен в позоре ее старшего брата и исчезновении второго брата, Брайана, и в довершение ко всему — Монтгомери стал причиной ее похищения.

На свадьбе у своей подруги Элизабет случайно подслушала, что отвратительный Пагнелл, которого она знала таким всю жизнь, собирается отдать хорошенькую молоденькую певицу своим развращенным родственникам для совершения обряда суда над ведьмами. Когда Элизабет попыталась спасти девушку, Пагнелл поймал их и в шутку пообещал передать Элизабет ее врагу Монтгомери. Возможно, все было не так плохо, если бы певица в порыве откровенности не проболталась о ненависти Элизабет к семейству Монтгомери.

Пагнелл связал Элизабет, заткнул ей рот кляпом и, завернув в грязный кусок холстины, приказал своему слуге Джону доставить ее пресловутому Майлсу Монтгомери, известному своим распутством, цинизмом и горячностью. Элизабет знала, что из четверых мужчин в семействе Монтгомери самой худой славой пользовался младший, двадцатилетний Монтгомери, который был лишь на два года старше самой Элизабет. Даже в монастыре, где она провела последние несколько лет, до нее доходили некоторые истории, связанные с именем Майлса Монтгомери.