Княгиня Ольга. Истоки - Лада Отрадова
Часом позже поток страждущих убывает, и писарь Деян наконец-то с облегчением вздыхает. В сопровождении двух стражников, уладив дела с хлебниками, выплывает из калачного ряда и Ольга с Забавой.
К жене Рюриковича откуда ни возьмись подбегает мальчуган-оборванец лет десяти — и она обнимает его и гладит по спутанным белокурым волосам. Душегуб тем временем накладывает на оружие стрелу, поднимает лук и натягивает наполовину тетиву дрожащей дланью.
Улыбнувшись, дочь Эгиля целует парнишку и вкладывает в запачканную ладошку серебряную монету, пока плечи мужчины напрягаются, а голубые глаза прищуриваются, целясь острым наконечником точно в грудь варяжки.
Счастливый босоногий мальчишка вприпрыжку убегает куда-то вглубь Торга, а Забава ладонью закрывает очи, ослеплённые случайным бликом… и сквозь пальцы замечает смотрящее прямо в их сторону стальное навершие, которое и отражает солнечные лучи.
Душегуб, переборов себя, наконец отпускает тетиву и, затаив дыхание, следит за полётом высвобожденной стрелы. Ольга тотчас поворачивает голову влево и… слышит пронзительный свист. Время словно останавливает свой ход. Перед ней проносятся перекошенные лица стражников, Забава, прекрасное чело которой искажает гримаса ужаса и удивления — и длинная стрела с гусиным оперением и обоюдоострым наконечником, хищной птицей летящая в её грудь.
— Княгиня!
Прежде чем Ольга что-либо успевает осознать, Забава кидается к ней и всем своим хрупким телом отталкивает в сторону. Тёмный, почти чёрный наконечник пронзает тонкую кожу на смуглой коже и рвёт нить подаренного Ходутой украшения.
Орошённые багрянцем жемчужины, как горошины, с дробным стуком сыпятся на дощатую мостовую, а следом за ними падают на землю и крупные, ярко-рубиновые капли. От вида крови у варяжки перехватило дыхание и её повело в сторону, однако лишь на мгновение; молниеносно глядит она на Забаву — да только не помочь ей уже никаким лекарям, ибо девушка вмиг побледнела и испустила дух, оставив от себя лишь окрашенную кровью в алый цвет нить от ожерелья…
— Княгиня, — трясёт её за плечи, пытаясь привести в чувство, Деян. — Княгиня, быстрее, в повозку!
— Княгиня, поезжайте! — вторит ему один из стражников, но та как будто не слышит их речей, и лишь пальцы её так крепко сжимают рукава собственного платья, что те с треском рвутся, а стальные глаза неистово смотрят в нагромождение всевозможного скарба.
— Никуда я… Не поеду! — вместе с длинным медленным выдохом доносятся с уст княгини слова. — Пока не найду пролившего кровь… Стреляли… Оттуда стреляли!
Перстом она показывает на ворох из бочек и корзин, который, подтверждая верное направление, тут же опрокидывается и оттуда молнией выбегает человек, закутанный в чёрные одежды.
— Взять его! — руки, да и всё тело бросает в сильнейшую дрожь, а вместе с ними дрожит предательски и голос. — Живо!
Бо́льшая часть стражников рванула в погоню за злодеем, оставив её с парой гридей, побелевшим юным писарем да мёртвой Забавой. Несчастная лежала на земле с какой-то блаженной улыбкой и умиротворенным выражением лица, и если бы не страшная рана на шее, можно было бы подумать, что красавица просто спит.
И эту добрую, горевшую желанием помогать другим девушку, не успевшей толком даже познать радости замужества, убили из-за неё — Ольга точно знала, что целился душегуб ей прямо в грудь, а не в супругу Ходуты.
Внутри неё словно нарастает разрушительная буря, а неприкаянное сердце обливается кровью и грозится вырваться из груди. Доколе вокруг будут лететь с плеч головы? Доколе невинные люди будут терять жизни, а клятвы даваться столь же легко, как и нарушаться? В мыслях зреет предчувствие ещё более страшной беды да острая, терзающая всё её существо боль, вот только не может она вымолвить и слова, будто онемела…
От тяжких дум её отвлекают вернувшиеся с добычей стражники. Грубо, словно мешок с зерном, швыряют они на землю преступника, она же трепещущей рукой срывает с его головы капюшон.
Потухшие голубые глаза, пухлые губы, чуть вздёрнутый нос, кудрявые русые волосы да шрам на кадыке — то, что под личиной покусившегося на её жизнь мерзавца оказался Ярослав, не вызвало в ней ровным счётом никаких чувств. Не было ни разочарования, ни гнева, ни изумления — только пылающее желание отплатить татю за убийство невинной души той же монетой.
Сейчас он, дрожащий и хнычущий, будто побитый щенок, стоит перед ней на коленях и с какой-то безусловной надеждой глядит на варяжку лазурными очами, да только отражается в их бездонной глубине совсем не та Ольга, которую он знал раньше.
— Что прикажете делать с преступником? — несмело нарушает тишину стражник и смотрит сначала на пойманного кровопролителя, а затем на княгиню. — Бросить его в темницу да ждать княжьего приговора?
— Нет… Приговор себе он давно вынес сам за все злодеяния, мертвец он уже которую неделю, — спокойным, ровным, но таким холодным голосом отвечает Ольга и, отвернувшись, шагает к повозке в сопровождении писаря. — Связать его, сунуть тряпиц в грязный рот, чтобы ничего не сказал больше, закрыть в одной из бочек, среди которых прятался тать… Да бросить в самую большую да горячую печь в калачном ряду.
* * * * *
— Вот ты теперь где обитаешь, значит… — вздыхает Вещий Олег и с отвращением перешагивает через гору гниющих собачьих детских мест (15), что лежат прямо у калитки.
Преодолев тёмный, не знавший ухода сад, воевода останавливается на пороге покосившейся от старости хибары и стучит по двери, древесина на которой напоминает испещренную морщинами старческую кожу.
Бам!
Древняя ведьма, сгорбившись в своём гнезде, вздрагивает от страха и вытирает восково-жёлтыми пальцами покрасневшие от слёз глаза — даже если бы не желала она чувствовать забавину гибель, то всё равно бы её ощутила.
Бам! Бам!
Услышав похожие на барабанный бой звуки, женщина ворчит, кряхтит, чертыхается, но медленно выплывает из своей захламленной кухни и открывает жалобно заскрипевшую дверь.
— Ба! Сколько лет, сколько зим, а ворон всё с ним, — пучит воспалённые очи сначала на воеводу, а потом и на птицу на его плече старуха. — Поклонилась бы тебе я, княже, да спина болит — не разогнусь я даже…
— Твой подарок все двадцать два года верно служит мне. В кого же превратилась ты, Злоба… видать, такова расплата за колдовство, — ошарашенно глядит на ровесницу, что внешне годится ему едва ли не в бабки, Вещий Олег.
— Тебя тоже годы не пощадили, вон, морщины лоб покрыли, — улыбается почти беззубым ртом колдунья. — И русые кудри поседели, все мы, княже, постарели…
— Не пригласишь войти?
— Ещё чего! — присвистывает Злоба. — Мне потом от духа мужского за порогом избу до новой луны чистить. Скажи лучше, почто явился? Коли за
