Симона Вилар - Обрученная с Розой
Филип говорил с необычайным пылом. Глаза его сверкали, он не сводил с Уорвика гневного взгляда. Анна невольно подалась вперед, опасаясь новой вспышки отца. Но, вопреки ее опасениям, граф постепенно успокоился. Какое-то время он сидел, глядя прямо перед собой невидящим взором, потом утомленно произнес:
– Видимо, вы правы, сэр рыцарь, и я благодарен вам за то, что вы остановили меня. Мальчишка Нэд, разумеется, не стоит того, чтобы из-за его подлой выходки поколебалась честь дома его отца, человека, вместе с которым я познал столько побед и славы. Он моя родня, и, видит Бог, мне не доводилось встречать человека более достойного и благородного, чем Ричард Йорк старший. Разве его вина, что в жилах его детей течет гнилая кровь? Нет, сэр, вы правы хотя бы в том, что, если я и должен наказать Эдуарда, это следует сделать лишь в открытом бою – так, как всегда поступал его отец, мой благородный друг. – Голос Уорвика на миг пресекся, но затем он упрямо вскинул голову и вполголоса добавил: – Ради тебя, старина Ричард, я отказываюсь сегодня от самой заманчивой из интриг и щажу твоего беспутного сына.
Он повернулся к Майсгрейву:
– Я говорил, что спасение моей дочери делает меня вашим должником, сэр, а вместо этого едва не лишил вас жизни. Что ж, я заглажу свою вину. Вы вернетесь в Англию и получите прощение за похищение Анны Невиль. И порукой тому послужит вот это. – Он протянул Майсгрейву злополучное письмо короля Эдуарда. – Да-да. Вы возвратите сопляку Нэду его послание. Бедняга наверняка ночей не спит от мыслей о последствиях. Славную же шутку вы с ним сыграли, сэр Майсгрейв. Полагаю, что того страха, какого он натерпелся за это время, вполне достаточно в качестве наказания, это остережет его от того, чтобы впредь действовать подобным образом. Итак, сэр, вот ваше прощение, но при этом я по-прежнему остаюсь в долгу перед вами. Возможно, когда мы встретимся в Англии, мы окажемся противниками, но здесь, в Париже, я прошу вас быть моим гостем.
Филип взял письмо и поклонился.
– Благодарю, милорд, но, к сожалению, вынужден отказаться от вашего гостеприимства. Не сочтите это за выражение неучтивости, неприязни или, Боже упаси, за оскорбление с моей стороны, но дело в том, что я уже дал согласие быть гостем графа де Кревкера.
– Что ж… В таком случае не смею вас более задерживать.
Филип вложил в футляр письмо короля, размышляя о том, что его поездка оказалась, в сущности, бесполезной. Послание, на которое, судя по всему, полагался король, ничего не изменило. И слава Богу, если суть его такова, как говорит Уорвик.
Рыцарь взглянул на графа. Лицо Делателя Королей было печальным. Внезапно Майсгрейву пришло в голову, что служить этому человеку было бы счастьем для настоящего воина. Но над ним тяготела присяга…
Уорвик словно услышал его мысли.
– Сuique suum87, сэр рыцарь. У каждого в этом мире свой путь. Если вас не прикончит этот головорез Делорен, я буду знать, что в Англии у меня есть враг, которого я искренне уважаю.
Казалось, он хочет загладить свою недавнюю резкость, но от этого у Майсгрейва стало еще тяжелее на душе. Он медлил.
Анна стояла отвернувшись к окну, делая вид, будто ее не занимал его уход. Но именно нарочитое безразличие после столь бурного всплеска чувств, когда она молила отца пощадить его, подсказало Филипу, что спокойствие Анны показное. Поколебавшись мгновение, рыцарь решился:
– Ваша светлость, милорд! Не сочтите мои слова за дерзость, но ваша дочь, моя отважная спутница… – Он сделал паузу и увидел, что Анна растерянно оглянулась. Тогда он разрешил себе улыбнуться. – Простите меня, миледи! Наши дороги отныне расходятся, и в знак моего глубокого преклонения перед вами я прошу вас принять этот дар от простого рыцаря из северного Нортумберленда. – Он подошел к Анне и, опустившись на одно колено, почтительно протянул ей вышитую шелком ладанку. – Вы знаете, что здесь частица Креста, на котором страдал Спаситель. Долгое время она была моей единственной святыней, моим талисманом. Отныне же пусть она хранит вас, ибо вы более меня достойны владеть ею.
Он внимательно вглядывался в ее лицо, пытаясь обнаружить в нем хотя бы слабую тень того чувства, которое еще недавно озаряло его. Но девушка оставалась бесстрастной, несмотря на бледность. Она заговорила, и голос ее звучал спокойно:
– Благодарю, сэр, ибо это дар, достойный королей. Однако, как вы сказали, сия реликвия хранила вас, а вам предстоит опасная схватка с шотландским телохранителем короля Людовика. Именно поэтому я не могу принять ваш неоценимый дар.
Лицо рыцаря затуманилось. Во взгляде его читался укор.
– Ради всего святого, миледи, не отказывайте мне. Ведь это все, что я в состоянии предложить вам.
Последние слова он произнес медленно и печально. Анне никогда не приходилось видеть его таким. Губы ее дрогнули, и Майсгрейву вдруг показалось, что она сейчас расплачется. Но она улыбнулась.
– Хорошо, я принимаю ваш дар, сэр Майсгрейв. И, клянусь своей христианской верой, небеса не слышали молитв горячее, чем те, что я вознесу за вас над этой реликвией.
Она глядела ему прямо в глаза, продолжая улыбаться, лишь рука, когда она брала ладанку, предательски дрогнула.
Затем торопливо, словно убегая от чего-то, Анна ушла…
Майсгрейв вернулся в Бургундский отель и начал усиленно готовиться к предстоящему поединку. Кревкер советовал ему немного повременить, пока не затянется рана на плече, однако Майсгрейв не придал значения словам бургундца. Ему необходимо было полностью заполнить свое время, чтобы избавиться от неотвязных мыслей об Анне Невиль. Его помыслы были только о назначенном поединке, весть о котором всколыхнула весь Париж.
Впереди у Филипа оставалось несколько дней, и все это время он проводил в фехтовальном зале. Он знал, что король и двор на стороне шотландца, ему же приходилось теперь отстаивать честь Бургундии – недаром граф Кревкер взялся снабдить его всем необходимым для турнира.
Бургундец тоже собирался принять участие в пышных рыцарских игрищах, но немало времени уделял и своему английскому гостю. Он-то и сообщил ему, какой ажиотаж вызвала в Париже новость о смертельном поединке на турнире. Заключались бесчисленные пари, велись нескончаемые споры. В сущности, парижанам было безразлично, кто возьмет верх, ведь оба бойца иноземцы, – все упиралось в вопрос, на кого поставить. Делорен был заметной фигурой в гвардии, и многие знали, что сам король выделял его среди других за редкостное воинское мастерство. Англичанин же, говорили, победил на турнире в Йорке самого Кревкера, притом он хорош собой. Немало дам и девиц хотели встретиться с ним и засыпали его записками, которые этот английский варвар даже не удостаивал ответом. Он будто даже всячески стремился подчеркнуть свое безразличие к прекрасной половине человечества, но это еще более интриговало и возбуждало любопытство. Нет, безусловно, французские красавицы желали победы английскому рыцарю, а не пьянице и бахвалу Делорену.
