Екатерина Мурашова - Танец с огнем
Потом Глэдис танцевала, пела, а в завершение показала свой коронный номер: жонглировала жаренными цыплятами на тарелках. Все аплодировали, но никто не верил, что цыплята настоящие. Закончив номер, Глэдис поставила цыпленка на краю сцены. Желающие отщипнули по кусочку и впечатлились невероятно – пара тех самых напудренных корнетов после долго таскалась за Глэдис и умоляла ее раскрыть секрет.
В саду пускали фейерверки. Вода в фонтане казалась до дна пронизанной золотом и серебром. К задним воротам особняка подъехал темный куб большой кареты с красным огоньком. Под приглушенно переговаривающимися деревьями слуги сметали с небольшой сцены листья, нанесенные туда ветром.
– А теперь – главный сюрприз сегодняшнего праздника! – радостно объявил собравшимся князь Сережа. – Мировая знаменитость. Русская танцовщица, которая всего лишь за год покорила всю Европу, и которую никто не видел без маски. Избранный Петербург потрясенно внимал ее искусству, не решаясь нарушить аплодисментами сакральной тишины. Но никогда в Москве… Нам с превеликим трудом удалось уговорить актрису… Только одно выступление для наших гостей… В честь моей жены Юлии! Встречайте!
Некоторые из гостей видели выступления Айседоры Дункан – босая, в греческой тунике, она металась по сцене, как будто носимая невидимым ветром. Когда ветер стихал, становилась похожа на статую в простыне – совершенна и монументальна. Но Сережа яростно отрицал любое сходство. Поэтому все ожидали чего-то похожего на номер Глэдис Макдауэлл – только, разумеется, помоложе и поизящнее. Самые осведомленные, читавшие европейские газеты, рассчитывали на нечто скандально-пикантное.
Музыка зазвучала как будто из-за холма. Свирель или что-то вроде.
Она сходила в танец, как лебедь на воду.
Мир раздвигал границы, словно занавес на театральной сцене.
Напудренные корнеты разжали руки.
Пузатый господин из Думы оставил в покое коленку своего насморочного спутника, который, впрочем, и сам отодвинулся вместе со стулом, чтобы лучше видеть.
По мере того, как падали покрывала, танцовщица становилась все более недоступной и отчужденной. Листья, которые тщетно пытались смести слуги, прилетели снова и кружились вокруг нее, как часть танца – уже мертвые, но одушевленные еще на миг таинственной и даже жутковатой силой.
– Это же черт знает что такое! – прошептал кто-то из гостей. – Как она это делает?!
– Между ангелом и чертом! – совершенно в тон реплике объявил между тем Сережа. – Номер, который покорил избалованный и ко всему привыкший Париж!
Сквозь листву светил одинокий фонарь, создавая фигуре танцовщицы обрамление из черных кружев.
Еще две фигурки появлялись из темноты попеременно, по мере развития действия. Одна – светлый маленький ангел, с трогательными пушистыми крыльями за спиной. Ангел не закрывал лицо, и его бесполая хрупкая красота казалась поистине неземной. Танцовщица вела с ангелом бессловный диалог, создавая из движений целый мир, одушевленный любовью. Когда умиротворенная сладость достигала какого-то предела, ангел вдруг исчезал, и героиня оставалась одна. Но тут же сквозь листву пробивался еще один, красноватый луч, и на сцену выступал черт – тоже небольшой, стройный и элегантный, завернутый в черный шелковый плащ. Черт нервно вилял вполне живым на вид хвостом и предлагал танцовщице увлекательную жизнь, наполненную жгучими страстями.
Метания героини становились все лихорадочнее, движения порывистее, за ее плечом явственно маячило безумие. Выбор казался невозможным: и ангел, и черт были одинаково убедительны и обаятельны.
В какой-то момент танцовщица поникла в отчаянии и глубокой печали, и некоторые из зрителей решили, что это – конец выступления. Но они ошиблись.
Свет снова переместился. Ангел, потерявший крылья, и черт, отбросивший плащ – впервые появились на сцене одновременно и сразу же вступили во взаимодействие. Тонкие и грациозные, они танцевали странный, завораживающий танец, как будто не слишком подчиняясь законам тяготения – взлетали друг над другом, сплетались в немыслимых для живых людей позах, в какой-то момент замерли зеркально, как отражение на невидимой поверхности: черт стоит с поднятой кверху рукой, ангел над ним, вниз головой, опираясь своей рукой лишь на его руку. Теперь все их движения были полны как будто неосознанного ими самими эротизма – черт и ангел явственно были парой, и это возмущало и будоражило одновременно.
Личные гости молодого князя от восторга забывали дышать. Прочие вполне оценили и мастерство, и скандальность номера.
Ангел между тем вспомнил про танцовщицу, как-то ее утешил, обмахнул снятыми крыльями и компромисс казался вполне возможен – все трое уходили со сцены едва ли не обнявшись. Но вдруг черт (снова закутанный в плащ) обернулся, и незаметным движением выпустил откуда-то странную куклу-марионетку с веселым и злым лицом.
– В каждом из нас, – отчетливо сказала марионетка (черт в это время молчал – все зрители могли бы поклясться в этом) и глубоко, с издевкой поклонилась собравшимся.
Свет погас.
Шумела листва и кричала где-то в ветвях ночная птица. Сережа был прав – поначалу никто не аплодировал, все переживали только что закончившееся действие. Аплодисменты и крики восторга разразились потом. Но артисты на поклон так не вышли.
– Марионетка. Мальчишка-акробат с марионеткой… – побледнев, прошептал Александр. – Настя говорила…
– Что? Что? – переспросила Юлия.
– Ничего. Этого не может быть. Тебе понравился номер?
– Оригинально. Но для хорошего вкуса – слишком много страстей на единицу площади.
На мощеной площадке перед фонтаном снова запустили фейерверки. Пламя шипело, и вращались светящиеся колеса. Кто-то из гостей уже ловил золотых рыбок в бассейне.
Прочие пили вино, собирались группами и говорили о том же, о чем и везде.
В те дни нигде нельзя было этого избежать. «Люди, как морские черви, – писал Арабажин Адаму Кауфману. – Всегда чуют приближение бури.»
Почти ежедневные и повсюду – десятки самых разнокалиберных сборищ, на которых тщетно пытались избыть и погасить свою тревогу. Но в сборищах этих она лишь возрастала суммарно, так как люди подпитывались ею один от другого. Пришедший с легким беспокойством полюбопытствовать о мнениях уходил с тяжелой уверенностью: скоро конец привычному миру, а дальнейшее – в дымке полной неопределенности. Общее предчувствие неизбежной и разрушительной катастрофы. Трактовок и позиций десятки, ни одна другой не лучше. Но нет никого, кто знал бы наверняка. Нет никакой силы, что могла бы осознанно перенаправить… Простите, а Господь Бог? А Бога тоже нет, вы разве не знали?
