Сьюзен Джонсон - Леди и лорд
— Сапоги! — строго напомнила ему Роксана материнским тоном.
— Потом, — сдавленно пробормотал он, наваливаясь на нее, и она ощутила, сколь восхитительно велик его боевой конь.
Затем Роксана почувствовала прикосновение его горячих губ. Его язык скользнул между ее зубов, обещая неземные наслаждения. Ненасытная жажда тут же наполнила каждую клеточку ее тела, и прохладный воздух словно ожег бедра, когда он рывком поднял на ней юбки. Робби, лихорадочно расстегивавший свои бриджи, давил на нее всем своим весом. Ей же его тело казалось сейчас невесомым как пух. И в следующий момент, когда он вошел в нее, графиня даже удивилась, что до сих пор не торопилась ответить ему согласием.
Она уже забыла, какая жизненная сила заключена в этом юном теле, каким быстрым, диким и жадным оно может быть в минуты страсти.
Она забыла, каким дразнящим и обворожительным может быть этот юнец, как умеет полностью наполнить ее собой. И буря восторга захлестнула все ее существо. Каждый ее нерв словно пел от радости.
Она забыла, как быстро он достигает наивысшей точки наслаждения, умея в то же время оставаться неутомимым, сколь изобретателен в любви.
— Ты просто не хотела помнить, — ответил Робби искренне, когда Роксана поделилась с ним своими мыслями той ночью или, вернее, утром. Он лежал рядом и гладил ее грудь, чертя ладонью все более широкие круги, а она выгибала от наслаждения спину. — Но ничего, теперь-то уж я не позволю тебе этого забыть. — Его ладонь заскользила по ее животу, потом еще ниже, и она согнула ноги в коленях, приглашая его внутрь. — Эта ночь запомнится надолго, — прошептал он, погружая в нее свои пальцы.
Роксана любила, любила вновь вопреки увещеваниям разума, вопреки всякой логике после нескольких безрадостных лет, казавшихся теперь вечностью. Она поняла это, едва открыла утром глаза, разбуженная его поцелуем. И ей стало страшно.
— Тебе пора идти, — панически зашептала она. Всего одна ночь, и столько проблем! Преодолеть все эти трудности казалось ей не под силу. После смерти Килмарнока ее жизнь вошла в спокойное русло, а эта непрошеная любовь могла только нарушить безмятежное существование, достигнутое ценой огромных потерь, внести сумятицу в жизнь ее детей. Стыд-то какой! Каждый будет перемывать ей косточки. Подумать только, десять лет разницы! Нет, этот разрыв непреодолим, эта связь не имеет будущего…
— Что ты предпочитаешь на завтрак — чашку шоколада? — Губы Робби блуждали по ее щеке.
— Тебе нельзя здесь оставаться! Я не могу позволить себе…
— Скандала?
— Да.
— Но чего ты боишься? Я оденусь в одну секунду и помогу одеться тебе. Чем я хуже горничной? И никуда я не уйду. Даже не мечтай об этом…
— О Господи…
— Но я люблю тебя, люблю с той самой летней ночи.
— Замолчи, не надо!
Его большие ладони сжали ее щеки.
— Посмотри на меня, — властно приказал он, поворачивая ее лицо к себе. — Я никуда не уйду, и моя любовь к тебе никуда не исчезнет. И я останусь здесь навсегда. Можешь браниться, можешь спорить, но я лучше тебя знаю, что делать. Кстати, ты сама говорила ночью, что любишь меня.
Она попыталась высвободиться.
Но его руки цепко держали ее, а темные глаза иглами впились в лицо.
— Я хорошо это помню, — повторил он.
— Нет! — В ее голосе прозвучали тревога и смятение.
Он улыбнулся.
— Может, хоть теперь ты не станешь отсылать обратно все мои подарки, как делала это прошлым летом.
— Ах, Робби… — Ее глаза внезапно наполнились слезами. — Ничего у нас не выйдет. Над нами будут смеяться, я не вынесу этого. Ты, как всегда, слишком торопишь события. Почему бы нам не довольствоваться просто…
— Утехами плотской любви? — Его голос стал сухим, а глаза холодными. В следующее мгновение Робби оторвал свои ладони от ее лица и отвернулся. Заложив руки за голову, он безучастно уставился вверх, на складки тяжелого полога. — Ты всем мужчинам говоришь, что любишь их?
— О чем ты, Робби? Какие еще «все мужчины»?
Он повернул голову, в глазах его все еще мерцали льдинки.
— И в самом деле, о чем это я? — Его голос выражал высшую степень издевки. — Разве их много было — этих мужчин? Как я мог забыть! Ведь после Килмарнока у тебя был только Джонни.
— Да нет же, конечно, нет!..
— Вот видишь. Значит, можно считать досадной случайностью то, что ты один раз ответила мне благосклонностью. Виноват, конечно, морской воздух. И много в твоей жизни было таких «осечек»?
— Я не желаю разговаривать с тобой.
— Ответь хотя бы на один вопрос: ты всем признаешься в любви? — Он говорил очень тихо, но в каждом его слове клокотала ярость.
Некоторое время Роксана молчала, не зная, что сказать. Однако он продолжал жечь ее испытующим взглядом. И она решилась быть с ним честной до конца.
— Нет, — еле слышно выдохнула рыжеволосая красавица.
— Не слышу, — проворчал Робби низким голосом.
— Нет! — почти выкрикнула она, сама закипая от гнева. Влезая ей в душу, нарушая размеренное течение ее жизни, этот молодой нахал все-таки добился своего — вывел ее из себя. — Теперь ты доволен? Счастлив? Да, я люблю тебя, черт бы тебя побрал! И ты разрушишь мою жизнь, жизнь моих детей! А я стану отверженной, превращусь в посмешище в глазах всего общества! Теперь-то ты понимаешь, что натворил, когда вошел в мою спальню сегодня ночью?! Я просила, умоляла тебя, но ты все же влез ко мне в постель! Ты добился своего, поздравляю!
— И часто ты так визжишь? — осведомился Робби с улыбкой, оставшись полностью равнодушным к ее обличительной речи.
— Постоянно! — раздраженно буркнула она. Ее щеки все еще пылали от гнева. — А тебе лучше бы все-таки уйти.
Он по-прежнему улыбался, оглядывая ее разгоряченное лицо.
— Ничего, вытерплю как-нибудь. Я мужчина терпеливый.
— Ты всего лишь мальчик.
— Ничего, скоро вырасту. — Он был непоколебим как скала, выдержан и самоуверен, спокойно пропуская мимо ушей ее издевки.
Как это часто бывало в те времена, Робби покинул отчий дом в тринадцать лет и отправился на учебу в университет. В этом возрасте он уже одинаково уверенно обращался с лошадьми, оружием и женщинами. Его ждали Эдинбург, а затем Утрехт и Париж, и в каждом из этих городов он значительно расширил свое знание предметов как академических, так и чисто житейских.
— А вот для меня твой возраст не имеет ни малейшего значения, — продолжил Робби. — Так что тебе нет нужды беспокоиться по этому поводу.
— Легко сказать! А ты подумал, что будет позже? Каково мне будет сносить все насмешки, которые обрушатся на меня? Не знаю, хватит ли у меня на это сил. Раньше я определенно сказала бы, что хватит, но теперь, когда я вплотную столкнулась с такой перспективой, у меня уже нет подобной уверенности.
