Анн Голон - Дорога надежды
Сперва разлука с Онориной казалась ей невыносимой. Однако вид несчастной миссис Уильям навел ее на мысль, что ей грех жаловаться, по крайней мере, она знала, в каких надежных руках оставила дочь, совсем скоро ее ожидала встреча с мужем.
Однако стоило ей вспомнить о поведении иезуита, который, не будучи особенно злым человеком, проявил все же полную бесчувственность и неспособность понять горе женщины, потерявшей мужа и лишившейся детей, как она замирала, похожая на ледяную глыбу…
В Квебеке, где ей снова взгрустнулось из-за воспоминаний о том, как они недавно останавливались здесь с Онориной, ее стала увещевать верная Полька.
— А что тогда говорить мне — ведь мой мальчик рискует жизнью среди дикарей, которые в любой момент могут содрать с него скальп, а то и попросту зажарить? Тем более что он такой упитанный! К тому же он — мое единственное чадо!
Анжелика попыталась было объяснить ей, как тесно привязана она к дочери с тех самых пор, когда полицейские ищейки рыскали по стране, разыскивая пару, отвечающую описанию «Зеленоглазая женщина с рыжеволосым младенцем».
— Вот-вот! — не унималась Полька. — Все мы одинаковые. Вечно нам грозят ловушки! И выпутываться приходится, полагаясь только на собственные силы.
Но я вот что тебе скажу: у таких женщин, как мы, не хватает времени на сетования. Из этого не следует, что мы не поспеваем на зов своих детей, когда их требуется защищать. В такие моменты сердце матери превращается в сердце дикой кошки! Помнишь, как мы вырвали твоего Кантора из лап египтян?
А помнишь, как бежали босые по шарантонской дороге? Не бежали, а летели, словно у нас выросли крылья.
В памяти Польки события запечатлелись своеобразно. С годами она все больше обретала уверенность, что именно она все сделала, что ее усилиями Кантор был отнят у египтян.
— Брось вспоминать! — прервала Полька раздумья Анжелики. — С тех пор утекло много воды! Они успели вырасти. Они живы. Чего тебе еще? Следует смотреть вперед, особенно сейчас, когда поля шляп сужаются и нам грозит разорение.
Дети — это лишь волоски в косе жизни. Пусть любимые, но все же просто волоски. А коса эта толстая, перепутанная, помни. Почище плетеных индейских поясов!
Душевность Польки, подкрепленная «добрым винцом» из ее погребов, оказалась превосходным успокоительным средством, и Анжелика принялась строить новые проекты: не съездить ли ей за близнецами и не обосноваться ли на зиму в Квебеке?
Юрвиль и Барссемпуи запросили передышки в несколько дней для осмотра кораблей, пополнения экипажей и загрузки трюмов.
Они приобрели у интенданта Карлона большую партию пшеницы и копченых угрей, которыми славились воды Святого Лаврентия, где они буквально кишели, так что под конец зимы здесь предпочитали сосать лапу, но отворачивались от этого опостылевшего лакомства. По дороге в Монреаль Анжелика договорилась об условиях отгрузки, но летнее запустение привело к тому, что в порту еще не успели приготовить ни мешков, ни бочек.
Нежданная задержка показалась ей недобрым предзнаменованием. Дело было не в нерасторопности портовых служб, к которой все давно привыкли, не в невозможности отыскать начальство, не во французской привычке откладывать все на последнюю минуту, даже не в скучном бездействии. Может быть, в ней росло предчувствие опасности, заставлявшее ее торопиться покинуть Квебек?
Даже не это. Скорее то было просто чувство неудобства, усугубляемое несносной жарой и то и дело сгущающимися грозовыми тучами. Время от времени по небу прокатывался гром, и на землю обрушивался почти тропический ливень, после которого город превращался в удушливую западню, с залитыми водой и затянутыми туманом улицами.
Анжелика сознавала, что у нее нет ни малейшей причины нервничать. Об опоздании пока не было и речи. У них оставался надежный запас времени до наступления дня, на который было намечено окончательное отплытие в Мэн.
Могло случиться и так, что Жоффрей приплывет за ней в Квебек, чтобы заодно встретиться с Карлоном.
Однако из низовий не приходило никаких вестей. Удалось узнать лишь, что корабли графа де Пейрака до сих пор сторожат устье реки Сагеней, что сам граф вместе с Никола Перро ушел в глубь территории и что пока на горизонте не показался ни один ирокез. Видимо, надежды на то, что, вернувшись в Тадуссак, Жоффрей устремится вверх по реке, почти не было. Скорее он будет ждать ее в Тадуссаке, как было условлено.
Пока же ей не оставалось ничего другого, кроме как позволить офицерам и боцманам завершить начатое, чтобы последний отрезок пути был преодолен с чувством успешно выполненного важного дела.
И все же, не будь в распоряжении Анжелики покоев в гостинице «Французский корабль», где подруга призывала ее к терпению, она, стремясь побыстрее покинуть Квебек, без колебаний воспользовалась бы услугами быстроходного речного баркаса господина Топэна, который ежедневно ходил вниз по реке Святого Лаврентия, доставляя пассажиров в деревеньки, притулившиеся на речных берегах.
Отчего она не сделала этого? Ведь тогда она избежала бы весьма неприятной встречи и в душу ее не закрались бы страшные подозрения…
Глава 42
Анжелика, облаченная в легкое белое платье и модную шелковую накидку с кружевным воротничком, только что вышла от мадам Камверт, которая пригласила ее поиграть в карты и полакомиться холодными мясными закусками и салатами. Внезапно ее окружили четверо молодцов из жандармерии. О, такой Квебек ей был знаком несколько лучше! Особенно знакомыми ей показались повадки сержанта в стеганом камзоле, который, вручив ей послание от лейтенанта полиции господина Гарро Антремона, предложил следовать за ним в сенешальство, где лейтенант с нетерпением ожидал встречи с ней.
Анжелика подчинилась, поскольку повестка, хоть и составленная в отменно вежливом тоне, не подразумевала промедления.
Они прошли через Верхний Город, где буйно разросшаяся зелень придавала загадочный вид жилым домикам и стенам из серого камня, высящимся вокруг монастырей.
Здание жандармерии, вокруг которого толпились, как часовые, высокие деревья — вязы, клены и дубы, отбрасывавшие тень на заостренную крышу и башенки, выглядело чрезвычайно мрачно. Внутри здания царила темнота. Впрочем, в разгар дня, тем более летом, никто и не станет зажигать свечей.
Гарро Антремон, поднявшийся ей навстречу из глубины своего кабинета со стенами, обтянутыми темной кожей, более, чем когда-либо, напомнил Анжелике кабана, высунувшегося из сумрачной лесной чащи. Ее белое одеяние и драгоценности как бы осветили его мрачную нору, и он, видимо, почувствовал это, потому что в его обычно сердитом тоне послышались нотки искренней радости.
